Она заерзала на доске, служившей сиденьем, но не было
никакой возможности исчезнуть с глаз Ламираля! Вдруг чьи-то руки схватили ее за
плечи и так дернули, что Ангелина едва не опрокинулась навзничь, а в следующее
мгновение к губам ее прижались чьи-то горячие губы; и хоть она была ошеломлена
почти до потери сознания, все-таки оставшейся толики его хватило, чтобы понять:
Ламираль прошел мимо, не узнав Ангелину, а развязный молодчик спас если не
жизнь ее, то уж репутацию – наверное. Ангелина, одним рывком высвободившись из
наглых рук, обернулась и в негодовании только закипела: «Ты смеешь?..» – как
осеклась, уставившись в узкие серо-стальные глаза, глядевшие на нее сурово,
точно приказывая что-то... В незабываемые глаза, хоть видела она их в жизни
всего только дважды, сначала на волжском берегу, а потом в закутках дома мадам
Жизель, – глаза Никиты Аргамакова, ибо рядом с нею сидел не кто иной, как он.
* * *
– Быстро! – шепнул Никита. Он стиснул ее руки до боли. –
Беги за ним! Смотри, что будет делать! Только тихо, ради Христа!
И он так пихнул ее в бок, что Ангелина едва не слетела с
лавки, однако удержалась и послушно ринулась вверх, вслед за Ламиралем, который
куда-то сгинул.
Потрясение, испытанное при виде Никиты, было велико, однако
в его голосе звучала такая тревога, команда его была такой властной, что
изумление Ангелины отступило, сейчас было не до него: сейчас надо искать
Ламираля. Поначалу ей почудилось, что он вышел на круговую галерейку, однако,
углядев какую-то щель сбоку, а сквозь нее – зыбкое свечение, она тотчас
догадалась, что там – свет факела. Она неслышно проскользнула на крышу. И сразу
увидела своих знакомцев: Ламираль подсвечивал факелом Сен-Венсену, который
стоял на коленях возле небольшой пушечки, чей ствол был направлен прямиком на
крышу мастерских. Намерения французов не оставляли никаких сомнений! Ангелина
замешкалась: то ли броситься с криком на разбойников, то ли воротиться к
Никите, как вдруг услышала его истошный вопль:
– Надули, басурманы! Так он же крючьями за крючья цепляется –
вы только поглядите! А врал: ходить буду по потолку голыми, мол, ногами!
Этак-то и я могу по потолку ходить! На крючках-то!
– И я! И я могу! – подхватил чей-то бас, а к нему
присоединился уже целый хор возмущенных воплей:
– Надул, французишка проклятый! А деньги плачены!
– Держи его! Пускай деньги ворочает! – перекрыл все голоса
крик Никиты, и в балагане поднялась такая буча, что Ламираль и Сен-Венсен
замерли возле своего орудия, не зная, то ли кидаться на выручку Моршану, то ли
самим бежать, то ли продолжать свое таинственное дело.
Впрочем, они недолго пребывали в задумчивости: за забором
мастерских замелькали огоньки, послышался топот, оклики. Там поднялась тревога,
и любое враждебное действие было бы замечено! Затем и учинил Никита такой шум в
балагане. И тут заходили ходуном щелястые доски, и рядом с Ангелиной появилась
высокая фигура мастерового с растрепанными светлыми волосами. Одним прыжком он
бросился на французов, растолкал их, выхватив факел у Ламираля, так что
осветилось дерзкое светлоглазое лицо «мастерового». И тут раздался яростный
крик Сен-Венсена:
– C’est toi? Oh, mon nez!
[31]
У Ангелины дыхание перехватило. Выходит, Никита и был тот
русский, что так крепко приложил Сен-Венсена по носу, убегая из дома мадам
Жизель. Значит, все-таки с Никитой предавалась она любви, сердце ее не
обмануло!
Никита приложил Сен-Венсена кулаком в нос, отчего тот
опрокинулся навзничь. Никита мощным рывком своротил с места пушечку, а потом
кинулся к Ангелине и потащил ее за собою на галерейку. Плохо сбитые ступеньки
прыгали под их ногами, как клавиши, но все же беглецы успели опередить своих
преследователей и прежде их оказались на земле, после чего Никита засвистел – и
из ворот мастерских выбежало несколько темных фигур.
– Держи воров! – заблажил Никита не своим голосом, указывая
на узенькую лесенку, где четко, подобно силуэтам театра теней, вырисовывались в
лунном свете фигуры Сен-Венсена и Ламираля. Французы тотчас перескочили через
перила и скрылись в темноте, сопровождаемые топотом множества ног, криками:
«Держи, лови, хватай!» – и разбойничьим посвистом Никиты, который все-таки
успел на миг припасть к губам Ангелины, шепнув в поцелуе:
– Иди домой! Жди! Приду!
Затем сорвал с дерева повод рыжего жеребца – Ангелина только
ахнула, увидев знакомую проточину во лбу, – взлетел на него – и исчез, словно
сам обратился в эту свистящую, звенящую топотом копыт, полную опасностей и
страхов ночную тьму.
* * *
Ангелина еще постояла, крепко держась за дерево, с трудом
усмиряя дыхание, и по мере того как спокойнее колотилось сердце, трезвее становились
и мысли, так что полная невнятица происшедшего несколько прояснилась, а
разорванные ниточки – события последних дней – сплелись в ровненький клубочек.
Этот конь, вчера плясавший у измайловского крыльца, – конь
Никиты. Получается, что именно Никита – разудалый жилец флигеля. Курьер
воинский! Курьер-то он, может быть, и курьер, но вечера уж точно не в игровых
домах проводит. Значит, пьяные драки и одежда мастерового – только маска...
прикрытие? Ах, как хотелось бы верить его поцелуям, его шепоту! Кончится война,
скинет Никита маску – и останется сердце, любящее Ангелину. И она любит его –
можно ли в том сомневаться? Но до сего еще должно пройти время. Не зря же
Никита выслеживает французов.
Затем, наверное, он и был в доме мадам Жизель!
Не принадлежит ли мадам к числу тех иностранцев, которые
телом – в России, а душой преданы другому государству? Не секрет, что
правительство Наполеона присылало в Россию шпионов под видом купцов, которые
должны были вербовать эмигрантов и поднимать их на скрытную войну с приютившей
их страной. Но Фабьен, Фабьен с его страстной влюбленностью, с его мягким,
бархатным взглядом черных очей... И он же спас деда, а потом Ангелину с
Меркурием...
И тут она замерла: все высветилось, все прояснилось вдруг!
Ведь поджог заброшенного дома свершен был в ознаменование нападения Наполеона
на Россию! И Фабьен оказался в том саду не случайно: он был пособником
поджигателя, а выказал себя, чтобы завоевать доверие князя Измайлова. Значит,
Фабьен заранее искал случая завоевать расположение князя, а случай более
благоприятный едва ли мог представиться! Но к чему все это? Откуда такая забота
о семействе Измайловых? Да, верно, маркиза д’Антраге рекомендовала мадам Жизель
Измайловым.
А маркизе-то какая польза в сей протекции?
Укрепить положение в городе своей кузины?
Кузины?..
