– Вы сожгли Москву, чтобы наша армия подохла там с голоду, –
с ненавистью прошипел Моршан. – А мы сожжем ваш корабль, эту надежду старика
Кутузова, а заодно устроим хороший костер в этом паршивом русском городе. Вы
ведь, кажется, говорите: «Нижний – брат Москвы ближний»? Ну так оба брата
обратятся в пепел.
Ангелине его угрозы казались сущей нелепостью: как это –
трем французам сжечь целый город?! И тут она услышала стон Меркурия:
– Баллон... баллон наполнен горючим газом!
«Ну и что?» – хотела спросить Ангелина, которая даже и
слова-то «газ» отродясь не слыхала, однако в голосе Меркурия звучал такой ужас,
что ее тотчас же забило мелкой неудержимой дрожью.
– Да, мы знаем, что сегодня Дружинин намерен увести аппарат
Леппиха в Санкт-Петербург. К подъему шара все готово. Да вот!.. – Голос Моршана
вдруг сорвался на хрип: – О Пресвятая Дева Мария! Я не мог и вообразить...
Он умолк, околдованный зрелищем, которое внезапно открылось
перед ним.
В безоблачно-ясном темно-синем небе, под огромным белым
диском луны вдруг возвысился над землею огромный шар и завис, едва подрагивая
от легчайшего прохладного ветерка, словно красуясь перед всем миром своими
округлыми боками, на которых серебряно играли лунные блики, – рвущийся в
вышину, прекрасный, живой, невообразимый летучий зверь!
Безмолвие владело крепко спящим городом, и Ангелина с
детской обидою подумала вдруг, что завтра никто, даже дед, даже княгиня
Елизавета, не поверит ее рассказам. Чтобы поверить, надо увидеть своими
глазами, а завтра воздушный корабль уже будет далеко...
О Господи, но наступит ли завтра?
Она невольно застонала, и, как громкое эхо, ей отозвался
крик Меркурия:
– Капитан! Уводите корабль! Скорее! Ско...
Он не договорил, и Ангелину обожгла мысль, что крик его мог
быть не услышан, не понят... И тут почти тотчас же невдалеке послышались
торопливые шаги и голос Никиты:
– Ангелина! Где ты?!
– Молчать! – прохрипел Моршан, и ледяное дуло уткнулось в
горло Ангелины. – Молчать, не то – смерть!
Меркурий рванулся... Потом резко, коротко просвистела сабля,
и горячие капли обожгли руку Ангелины.
Острый, пряный запах крови вдруг ударил в ноздри, тошнота
подкатила к горлу... И никогда, даже впоследствии, не могла Ангелина распознать
наверняка, явью или кошмаром помраченного рассудка было то, что она увидела в
следующее мгновение.
Из густой тени забора выкатился какой-то круглый предмет,
тускло блеснули остекленевшие глаза и оскаленные в предсмертном крике зубы, а
потом – о Господи! – обезглавленный Меркурий рванулся на яркий лунный свет,
воздев руки, словно взывая о помощи, сделал три неверных шага... И рухнул,
успев и мертвый предупредить об опасности товарищей.
Ангелина еще успела услышать стук его тела, тяжело павшего
на деревянные мостки, и этот звук слился в ее ушах с многоголосым криком
ужаса... Все замелькало в глазах, шар взмыл, заслоняя собою луну... А потом
земля и небо поменялись местами, и для Ангелины настала темная, беспросветная
ночь беспамятства.
Часть II
Дорога страданий
Глава 9
Цена ужина в сосновой роще
Минуло более месяца. На дворе стоял октябрь, и угрожающий
призрак бесконечной русской зимы уже не таился за низкими серыми тучами, а
сделался явью. Несколько раз выпадал снег, который уже и не таял; однообразным
белым покрывалом сровняв и ухабы, и берега неширокой речонки, укрыл туши
околевших лошадей, и замерзшие трупы, и проселочную дорогу, по которой медленно
тянулась длинная колонна; и сторонний наблюдатель мог бы подумать, что сошел с
ума или оказался на пути в чистилище, ибо путники сии напоминали призраков всех
времен, народов и сословий. Рядом с шелковыми, всевозможных цветов шубами,
отороченными дорогими русскими мехами, брели пехотные шинели и кавалерийские
плащи. Головы путников были обмотаны платками всех цветов – оставалась лишь
щелочка для глаз. Тут и там мелькала шерстяная попона с отверстием посередине
для головы, ниспадавшая складками к ногам. То были кавалеристы, ибо каждый из
них, теряя лошадь, сохранял попону; эти лохмотья были изорваны, грязны,
прожжены. Теплая одежда стала едва ли не главным мерилом ценностей в том
людском скопище, что еще недавно называлось великой и непобедимой французской
армией. Теперь в этой армии не осталось ни наград, ни чинов, ни званий.
Невозможно было отличить генералов и офицеров; как и солдаты, они надели на
себя что под руку попалось. Их всех – командиров и рядовых – перемолола Россия.
Наполеон полагал, что занятие Москвы не замедлит привести к
миру, условия которого будут продиктованы им самим. Эта мысль страшно
беспокоила Кутузова: извещая императора Александра об оставлении Москвы,
русский главнокомандующий особенно настаивал на том, чтобы не вступать в
переговоры с врагом. И Александр доказал, что умел быть твердым, когда хотел.
Он готов был удалиться даже в Сибирь, лишь бы не вступать в переговоры с
Наполеоном.
Ну что же, француз утешался тем, что если не получил мира,
то получил Москву! Однако этот богатый город с большими запасами продовольствия
и удобными квартирами вобрал в себя вражескую армию, как губка – воду, и более
месяца держал Наполеона в полном бездействии. А русской армии как воздух была
нужна эта передышка.
За это время в ходе войны без каких-либо заметных событий
произошел перелом – так трофей превратился в ловушку.
Вялое продвижение тех, кто составлял некогда гордость
Франции, было внезапно нарушено взрывом, разметавшим по белому снегу кровавые
клочья.
Толпа заметалась. Пешие кинулись врассыпную.
Молодой драгун, давно растерявший и остатки былого блеска, и
все свои честолюбивые мечты, но сумевший сберечь коня, а вместе с ним – и
надежду на спасение, сейчас изо всех сил пытался усмирить обезумевшее от страха
животное. Гнедой плясал под ним, крутился как угорелый, норовя затащить туда,
где кучно ложились ядра. Едва справившись с конем, драгун дал ему шпоры и вдруг
почувствовал, как кто-то вцепился в его ногу мертвой хваткой.
Оливье де ла Фонтейн (так звали молодого драгуна) уже готов
был освободить себя ударом сабли от этого опасного объятия, как вдруг увидел
молодого человека, одетого в лохмотья. Волочась на коленях за всадником и
устремив на него свои горящие глаза, тот восклицал:
– Убейте меня, убейте меня, ради бога!
