– Разумеется! – поддержали его остальные. – Мы заплатим
тебе, Лелуп!
– Теперь для меня ты и свободного вечерка не отыщешь? –
Лелуп грубо облапил Анжель. – Между этой толпой и не втиснешься! Впрочем, я еще
посмотрю, что вы там предложите. А ну, выворачивайте карманы!
Мужчины принялись торопливо рыться в своих шубах-салопах, а
Туше по-хозяйски схватил Анжель за руку и потянул к себе:
– Зачем ждать вечера? Пойдем-ка, моя прелесть. Тебе кто-нибудь
говорил, какие у тебя чудные глазки? Они давно зажгли огонь в моем сердце. А
твои губки... О, как давно я мечтал их поцеловать! Крошка моя, да после этого
поцелуя ты забудешь обо всем на свете.
– Крошка?! – захохотал Лелуп. – Да она выше тебя на голову!
Как и все мужчины маленького роста, Туше терпеть не мог
подобных замечаний.
– Держу пари, что проткну ее поглубже, чем ты! – запальчиво
выкрикнул он. – Мне приходилось видеть здоровяков, у которых между ног болтался
какой-то жалкий червячок, в то время как у меня...
– А ну, покажи! – взревел Лелуп, принимаясь расстегивать
штаны.
Анжель зажала ладонью рот. Ее вырвало от отвращения. Она с
мольбой в глазах глянула в угол, где стоял монах, чая хоть какой-то защиты,
однако ужаснулась, заметив, что там никого нет. Монах втихомолку скрылся!
Не рассуждая, она бросилась было к двери, однако оттуда
просвистела пуля, едва не задевшая ее. Она пронзительно вскрикнула от страха.
Мужчины, стоявшие со спущенными штанами, на миг остолбенели.
Однако свист пуль не прекращался, так что солдаты вмиг пришли в себя и, кое-как
прикрыв срам, бросились к своему оружию.
– Казаки! – кричали они.
* * *
Казаки! Те самые, над которыми когда-то, тесня их при своем
наступлении, посмеивались французы, ныне наводили ужас на всю побежденную
армию, и число их при содействии русских крестьян значительно увеличилось. Вот
и теперь Лелуп, бросив взгляд в узкое окошко, закричал:
– Не казаки, а партизаны!
– Черт ли, дьявол – все одно! – отозвался Туше.
Ружья, как назло, оказались у всех незаряженными, и пока
французы заряжали их, нападающие успели ворваться в церковь.
Анжель смотрела на них как завороженная, однако не испытала
страха. Большинство партизан были верхом на маленьких лошадках, в бараньих шубах
и черных барашковых шапках. Вооружение их в основном составляли пики или просто
колья с железными остриями на конце. Ружей имелось немного, зато в пистолетах
недостатка не было. И четверо французов были сразу убиты.
Раненый Туше покорно поднял руки. Высокий казак походя
полоснул по его шее саблей – Туше завалился на бок, захрипел.
Лелуп, которого держали трое, вдруг рванулся с такой силой,
что русские посыпались в разные стороны. Он кинулся к дверям и высадил одну из
створок могучим плечом... Русские бросились следом, но один из них остановил их
властным движением руки:
– Да пускай бежит. Далеко не уйдет, сдохнет в сугробе.
Только это им и осталось. Однако же мы сюда за другим пришли, забыли?
Анжель вслушивалась в русские слова, с изумлением сообразив,
что все понимает. Но еще большим потрясением было для нее то, что голос был
женский.
Да эти казаки – женщины!
Она недоверчиво оглянулась и похолодела, встретив
устремленный на нее взор, столь темный и недобрый, что полудетское изумление
вмиг оставило Анжель и она осознала свое положение. Ни на какое мягкосердечие
надеяться не стоит: ведь одна из этих русских амазонок только что, мимоходом,
перерезала горло Туше и вот теперь устремила свой ненавидящий взгляд на Анжель.
Это ее враги, и она – враг им!
Русская медленно приближалась. У нее было точеное лицо с
высокими скулами, маленьким круглым подбородком, крепко стиснутыми яркими
губами. Анжель с жадностью уставилась в это злое и прекрасное лицо, в черные,
чуть раскосые глаза под сросшимися бровями, придававшими взору женщины
особенную, дикую страстность. Анжель почему-то ощутила, что русская ненавидит в
ней не просто чужеземку – она ненавидит именно ее, Анжель!
– Варвара! Стой! – послышался крик. – В своем ли ты уме? Да
ведь это, наверное, она!
Анжель медленно повела глазами и увидела осанистую женщину,
высокую и плотную, лет тридцати восьми, красивую последней бабьей красотой,
которая пронзает мужские сердца сильнее девичьей прелести. Под клетчатым
платком виднелись гладко причесанные русые с проседью волосы, богатейшие
ресницы бросали тень на смугло-румяные щеки. Округлые брови были нахмурены, а
взгляд темно-серых глаз сурово устремлен на злую красавицу.
Та остановилась, но во всей ее осанке сквозило с трудом
сдерживаемое непокорство.
– Да что ты, Матрена Тимофеевна! Чтоб за такое отребье наш
барин столько радел?
Она окинула Анжель цепким взглядом, в котором была не только
ненависть, но и нескрываемое презрение. Анжель словно увидела себя со стороны:
нечесаные волосы, одежда грязная, почти рванье. Право же, в ней теперь нелегко
распознать женщину!
– Да ты не бойся, – властно отстранив с дороги Варвару и
отобрав у нее саблю, сказала Матрена Тимофеевна. – Ты должна пойти с нами.
Вреда тебе не будет. Понимаешь?
Анжель робко кивнула.
– Понимает! – обрадовалась Матрена Тимофеевна, обернувшись
на своих подруг. – Понимает, знать, по-нашему! А говорить умеешь? Го-во-рить? –
прокричала она по складам, тыча пальцами себе в рот. Но Анжель хоть и понимала
каждое слово чужой речи, но сама ни звука ее воспроизвести не могла.
– Не глухая, да немая! – злорадно усмехнулась Варвара.
– Никшни! – замахнулась на нее Матрена Тимофеевна небрежно,
будто на расшалившуюся кошку. – А ты, девонька, пойдем со мною! – Она отступила
к выходу, маня Анжель раскрытой ладонью, и та покорно пошла за ней из церкви и
села в розвальни, полные хрустящего сена... Сани тронулись; от резкого их
движения Анжель невольно запрокинулась навзничь, но не сделала попытки
подняться, так и лежала, безвольно глядя в сырое и серое небо, не в силах ни
думать о чем-то, ни даже беспокоиться о будущем.
Глава 11
Барские забавы
– Ох и закудлатилась ты! Колтун, ну чистый колтун! – в
который уже раз с отчаянием воскликнула Матрена Тимофеевна, продираясь гребнем
сквозь давно не чесанные волосы Анжель. Даже и смазанные маслом, они не
поддавались частому гребню, и поэтому Матрена Тимофеевна беспрестанно ворчала,
а из глаз Анжель струились слезы.
