— Семечки у тебя — язык проглотишь! Сам жарил?
— Любовь моя, Марьюшка, их жарила, — ответил Иван
и побрел искать более спокойное место.
Он протиснулся между двух боянов, обсуждавших размеры дани
за очередной концерт, постоял чуть-чуть возле кучки певцов, решавших, как
правильно петь былину об Алеше Поповиче. Оказывается, в самом распространенном
тексте былины Алеша бьется со Змеем Тугариным два раза подряд и оба раза его
убивает. Верно, древний боян написал два варианта боя, а решить, какой
лучше — не успел. Помер, видать, от натуги. Теперь бояны решали, что
лучше — выкинуть один поединок или дописать, что у Змея Тугарина был
брат-близнец Змий Тугарин. Иван постоял, послушал, но понял, что сегодня бояны
к единому мнению не придут, и побрел к выходу.
У дверей было куда веселее. Молодые бояны, отпивая по
очереди из единственной бутыли с зеленым вином, пели друг другу свои былины.
Всеобщим успехом пользовался боян Воха, который, аккомпанируя себе на
гишпанском инструменте, пел на непривычный мотив:
Выезжает тут Илюха, о, йе-е!
Выезжает на лихом коне!
Он крутой, он круче Соловья,
Он снесет ему башку, ий-я!
А Алена Соловьинишна ушла гулять,
Соловейкин род продолжить, жениха сыскать.
Соловей укороченный под Калиновым мостом,
А Илюшенька с Аленой — под ракитовым кустом!
Ах, Алена! О, йе-е!
Певец затарабанил по струнам, глотнул зелена-вина и,
мгновенно осипнув, продолжал:
А хотите я спою вам про Ивана-дурака,
Про Ивана, чей папанька, ой, да Черная Рука?
Как напился он с Емелей, документы потерял,
А в бою с четырехглавым богатырским другом стал...
Дурак привычно схватился за булаву, но передумал. Приятно,
все-таки, когда о тебе поют, пусть даже не очень складно. В руки ему сунули
крынку с медовухой, мир стал уютен и бояны симпатичны. Рядом сидел хитрый
мужичок, которого все звали Кудряшкиным, и вполголоса подпевал бояну Вохе.
Униженный Куланьяннен бродил среди молодежи и напрашивался на комплименты. Его
жалостливо хвалили. Временами забегал директор ВБО, делал пару глотков из
бутыли, стрелял у кого-нибудь табачку и возвращался к профессиональным боянам.
В последнем набеге он взял в полон гитариста Воху и увел его увеселять
маститых. Молодежь тут же взялась за гусли, разбилась попарно и принялась петь
друг другу. Кое-кто, прежде чем петь, хвалился, дескать, эту былину он уже
пустил в народ, и ее поют в деревне Тугоуховке, где народу — целых
двадцать душ.
Потом заглянул боян Фискалкин, снисходительно посмотрел на
молодежь и похвалился недавним приобретением — заморскими
гуслями-самогудами. С их помощью Фискалкин добился небывалой плодовитости,
сочиняя по две былины в день. Гусли сами ему подыгрывали и даже запоминали
текст былины. Молодые бояны после ухода Фискалкина стали уверять друг друга,
что мотив на гуслях-самогудах однообразный, а голоса у Фискалкина отродясь не
имелось. Но было видно, что они ужасно завидуют.
Решив нарушить тягостное настроение молодежи, Иван-дурак
крякнул и спросил:
— А не сыграете ли вы критику чего-нибудь новенького,
свеженького, интересного?
Втайне дурак надеялся, что кто-нибудь продолжит былину бояна
Вохи о нем. Но вышло по другому. Гусли взял Кудряшкин, откашлялся и запел:
Как напилися в трактире нонче три богатыря,
Зелено вино хлебали, времени не тратя зря.
Как решили они подвиг богатырский совершить,
Как пошли к собаке-князю позволения просить...
Молодежь захихикала, Иван потер затылок.
А у князя гость незванный — старый дядька Черномор,
На Илюху, на Алеху, на Добрынюшку попер:
Мол, ругали, слышал, князя, повели ты их казнить,
Ясны головы хмельные с плеч широких отрубить.
А Илюшка был поддатый, а Добрыня пьяный был,
А Алешка улыбался, ни хрена не говорил.
Нету силы богатырской, всю пропили в этот день,
И Гапон, коварный попик, на плетень набросил тень.
Посадили их в подвалы, заковали в кандалы,
Может, головы отрубят, пока силы их малы.
Не видать им больше света и хмельна вина не пить,
Вы не ссорьтесь лучше с князем, все равно не победить!..
Кудряшкин откашлялся еще раз и смущенно объяснил:
— В последней строчке — это мораль. А когда
богатырям головы отрубят, я еще немножко напишу.
Опрометью выбежал Иван-дурак из избы-читальни. Оттолкнул
зеленоволосого, объясняющего Гнедку различия между галопом и рысью, и вскочил
на коня. Выручать надо братьев-богатырей!
Глава шестая,
в которой Иван торгуется за
полцарства
Догадлив был поп Гапон. Действительно, не прошло и часа
после тайного визита Черномора к Владимиру, как в палаты княжеские ввалились
три богатыря. Покачиваясь и помогая друг другу не упасть, встали они пред ясны
очи переодевшегося в полосатую пижаму Красна Солнышка.
Добрыня Никитич сделал шаг вперед и, галантно поклонившись,
обратился ко владыке земли русской:
— Дело в следующем, княже. Хотим в твою честь подвиг
совершить. — Однако поклон не прошел ему даром: произнеся эту фразу, он
оступился и рухнул на пол.
— Да ты, брат, пьян! — вскричал князь, якобы
удивленно.
— Князь! — вопреки очевидности оскорбился за друга
Илья, — как ты мог подумать?! Добрыня ранен! То есть, тьфу! Добрыня ранен.
В бою с гвардейцами Гапона.
— С какими гвардейцами?! — изумился Гапон. —
Нет у меня никаких гвардейцев!
— Нет, так будут, — уверенно заявил Алеша, —
ты давно о своей гвардии тайно мечтаешь.
— Откуда знаешь? — удивился Гапон.
— Телепатия, — объяснил Алеша.
— Телепатия! — взъярился князь, — телепатия,
говоришь?! У нас, между прочим, тоже телепатия! Вот она-то мне и подсказывает,
что только что вы меня в кабаке собакой кликали!
— У тебя, князь, телепатия неправильная, —
предположил Алеша.
— Да хрен с ней, с телепатией, — махнул рукой
Владимир, — у меня тридцать три богатыря в свидетелях.
— И как же мы теперь, княже? — не очень
вразумительно, но до крайности горестно спросил Добрыня, пытаясь подняться на
четвереньки.
— Как, как, — столь же горестно ответил
Владимир, — головы будем рубить, вот как.
— Головы рубить, эт хорошо, эт по-нашему, —
встрепенулся уснувший было стоя Илья Муромец, — кому рубить?
