— А вам, кому же еще, — радостно сообщил
Гапон. — Тебе первому.
Илья нахмурился, напряженно соображая. Наконец сказал:
— Не, мне не смогу. Размахиваться несподручно.
— А если кого другого попросить? — все с той же
радостью в голосе осведомился Гапон.
— Другому не позволю, — подумав, ответил
Илья, — а сам не могу. Несподручно.
— Не позволишь?! — с внезапной свирепостью
взвизгнул Гапон. — А вот сейчас проверим! Эй, стража, взять их!
Стражники двинулись было опасливо к богатырям, но
остановились, услышав обращенные к попу слова князя:
— А ты че это тут раскомандовался?! Мантию, жулик,
выиграл, и все уже?! Вот заведешь свою гвардию, тогда и командуй! Понял? —
И, повернувшись к стражникам, скомандовал сам:
— Эй, стража, взять их!
Стражники искательно посмотрели на Гапона. Тот незаметно
махнул им рукой, мол, делайте. Стражники придвинулись вплотную к богатырям.
— Только тронь! — рявкнул Илья, выставляя перед
собой меч булатный. Но меч перевесил, и Илья упал лицом в направлении вытянутой
руки. И упал он прямо на все пытавшегося подняться Добрыню. Тот жалобно пискнул
и затих. Затих и Илья. А еще через мгновение, обнявшись, они сладко посапывали
на полу.
— Эх, ребята, — укоризненно протянул Алеша Попович
и сел на пол рядом с ними.
Без сопротивления, как дрова, стража поволокла троицу прочь
из тронного зала.
Гапон хотел что-то крикнуть вслед, но удержался и шепнул
несколько слов князю. Князь согласно кивнул и крикнул вдогонку стражникам:
— В погреб их! И свяжите хорошенько! — А затем
добавил, обращаясь к Гапону: — Казним на рассвете. Пусть проспятся. Негоже
русских богатырей во хмелю казнить.
— Я всегда поражался твоей справедливости,
Володя, — преданно глядя князю в глаза, сказал Гапон.
— Спасибо, Гопа, — жеманно поправил воротник
пижамы князь.
— Вовка, — проникновенно продолжил поп, дружески
положив руку князю на плечо, — а давай их все-таки прям сейчас казним.
Куй, как говориться, пока горячо.
— Не, княжеское слово менять не могу.
— Даже для меня?
— Даже для тебя.
— Жаль, жаль, — сказал Гапон задумчиво. Но тут же
повеселел:
— Знаешь, — сказал он, — не люблю я эти
зрелища, честное слово. Можно, вы их без меня казните, а?
— А чего ж, конечно. Отдыхай.
— А точно казните?
— Ну я ж сказал!
— На рассвете?
— Обязательно.
Гапон благодарно пожал князю руку:
— Вот это я понимаю! Сказано, сделано! А я тогда пойду,
посплю, устал я чего-то от трудов государственных. Потом в баньку схожу. Потом,
сам понимаешь, Алена у меня... К обеду только появлюсь, ладно?
— А чего ж, ступай, — разрешил князь, — Алена
у тебя — ух! — князь сжал кулак, демонстрируя хилый бицепс. —
Славная! Привет передавай от свата.
— Непременно, Вова, непременно, — заверил
поп, — адью! — И, весело посвистывая, вышел вон.
...Влетев в свою поповскую избу, Гапон еще в сенях закричал
призывно:
— Аленушка! Светик мой! Твой Гапончик пришел!
Огромная, на две головы выше его, мрачная бабища подбоченясь
возникла в дверном проеме. Есть женщины в русских селеньях...
— Ну? — спросила она грозно.
— Аленушка, — с виноватой улыбкой сказал Гапон
просительно, — собираться надо. Уезжаем мы.
— Куда это вдруг? — от презрительного прищура
глаза Алены превратились в две синие щелки.
— Слушай меня, Аленушка, — зашептал Гапон, —
наконец-то пришло за батюшку твоего Соловушку отмщение. На рассвете Илюху,
обидчика твоего, со двумя его сотоварищами лютой казнью Владимир казнит. А мы с
тобой сейчас двинем к печенегам, обо всем об этом сообщим и к полудню с войском
ихним уже и в Киев вступим. И стану я ханским на Руси наместником. Тогда и
свадьбу сыграем. А?! Ловко я закрутил?!
Алена, онемев от возмущения, уставилась на Гапона. Наконец,
взорвалась:
— Ах ты змей подколодный! Ах ты тать окаянная!
Россию-матушку продавать?! Да я тебя, гада!.. — И она выдернула из под
полы свою девяностопудовую кочергу, с коей не расставалась даже в постели.
— Ты ж моя упрямица, ты ж моя непослушница, —
принялся ласково приговаривать Гапон, отступая вглубь сеней. А там, в сенях, на
тот случай все уж приготовлено было. В одну руку схватив с вешалки рушник, в
другую — с полки бутыль с наклейкой «Хлороформ», он плеснул зелья на ткань
и, подскочив вплотную к Алене, сунул ей рушник в лицо.
Бабища с грохотом рухнула на пол и захрапела, сотрясая
звуком избу.
— Ничего, ничего, Аленушка, — приговаривал Гапон,
корабельным канатом скручивая ей руки и ноги, — баба ты норовистая, что
кобылка необъезженная... Вот стану наместником, свадьбу справим, тогда и
полюбишь, тогда и послушной станешь. — Сказав это, он прощальным поцелуем
осенил пухлые девичьи уста, а затем вогнал в них толстенный кляп из скомканной
скатерти. — Ты тут полежи, отдохни, — сказал он на прощание
безответному телу, — а я пока сбегаю с Черномором разберусь.
С этими словами поп поспешно выскочил из избы.
...А во княжеских палатах тем временем происходило вот что.
Только было собрался Владимир от волнений отдохнуть, как отворилась дверь и
вошла Несмеяна.
— Обидчика моего не нашли, папенька? — кокетливо
спросила она, поправляя рукава шитого бисером кафтана.
— Обидчика, обидчика... Ищут, — рассеянно сказал
Владимир, озираясь по сторонам. Где ж корона? Неужели Гапончик уволок? Казню...
А! Вот она!
Владимир подобрал невесть как закатившуюся под трон корону,
обдул с нее пыль и искоса посмотрел на дочку.
— Чего вырядилась в праздничное? Сарафан, небось, из
китайского сукна шит, а ты его в будни носишь. Отец-то у тебя — князь, и
то по-простому одевается! — Он похлопал себя по бокам, демонстрируя полосатую
пижаму.
Несмеяна лишь вздохнула и промокнула глаза платочком.
— Грустно, папенька. Посмеяться хочется.
— Так ты посмейся, — оживился Владимир. —
Народу объявим, что я тебя сам развеселил, полцарства сэкономим. Ну?!
Царевна покривила губы, старательно развела их пальцами
вверх и застыла.
— Ну, — подбадривал Владимир. — Давай,
хохочи, золотко!
— Чего с Емелей будет, как сыщут? — продолжая
кривить лицо, спросила Несмеяна.
— Казним. Голову с плеч скинем, как положено.
Несмеяна тихо, уютно заревела.
