На том и закончился этот содержательный для наших героев
день. Оставим же их в тот момент, когда все они, кроме Василисы, похоже,
пребывают в приятном расположении духа.
Глава восьмая,
в которой сперва выясняется,
что бежать некуда, а потом — что этого и не нужно
Долго ли, коротко ли шли богатыри с Иваном да с пленным
басурманом, пока не вышли к морю синему.
— Странно мне это, — сказал Илья
озадаченно, — думалось, Руси-матушке конца-края нет...
Пленный печенег задергался, явно желая что-то сказать.
— Развязать? — спросил Иван с готовностью.
— Погодь, Ванюша, — остановил его Алеша
Попович. — Дай, сперва слово ему смолвлю.
Он строго посмотрел на басурмана:
— Учти, враг, ежели напрасно беспокоишь, вмиг голову
снесу, а ежели с пользой — восвояси отпустим. — А Ивану
шепнул: — Так и так от лишнего рта избавимся.
Пленник согласно закивал. Дескать, с пользой, с пользой,
сказать только дайте!
— Что ж, развяжи его, Ваня, коли жизнь ему
недорога, — сказал Алеша и принялся демонстративно водить точильным камнем
по лезвию меча.
Иван снял повязку с лица печенега, тот жадно глотнул воздуха
и заговорил:
— Я есть картографф, ветрографф и гидрографф
собаки-хана печенежского. Весь дорог, рек да порог на Руси знаю...
— Говорил я, не зря языка взяли! — обрадовался
Добрыня, — признавайся, тать, где мы можем от гнева княжеского схорониться
да предателями не прослыть?!
— Нет у меня разумения сего иметь, — сказал
печенег, косясь с опаской на алешин меч. — Могу поведать лишь, как Русь
ваш, матушка, устроен. А там вы уж сам решать.
— Давай, пес, рассказывай, — согласился Добрыня.
Разочарованный Алеша вернул было меч в ножны, но когда
печенег начал свой рассказ словами — «Русь ваш невелик есть...» —
вновь проворно его выдернул и занес над басурманской головой.
— Велик, велик, — пролепетал тот испуганно, —
только размером мал.
— То-то, — сказал Алеша, — точнее
формулировать надобно. А то, не ровен час, беда случится...
— Мал размером ваш Русь... — снова начал печенег
речь свою. И вот что из рассказа сего богатыри узнали.
Русь, оказывается — остров в океане. За неделю его по периметру
на добром коне обскакать можно запросто. Четыре реки на острове сем: самая
большая — Смородина, поменьше — Волга, Днепр да Москва-река. На реках
сих и стольный град Киев стоит, и десяток городишек провинциальных с
деревушками окрест. А посередь Смородины опять же островок — Царство
Кащеево. В царстве том только малый лесок да болота кусок. И замок самого Кащея
еще. Вот и все география русская...
А в недрах земных — ни серебра, ни злата, ни урана
какого-никакого. Сплошь — кораллов монолит, лишь слюда есть да графит...
Обидно Ивану стало за землю русскую.
— Что ж вы, печенеги да половцы, так и прете на нас,
коль нет у на ничего?
— Есть у вас то, что ни в какой другой земля
нет, — ответил басурман искренне: — То скатерть-самобранка,
гусли-самогуды, ведьмин студень да прочий хабар! Цену купцы с большой земли за
все это дают немеряную. То ль из корысти какой, то ль из интереса научного.
— Вот, значит, что вам надо, — вымолвил доселе
молчавший Илья Муромец. — Что ж, и змеи многоглавые за морем не водятся?
— Не водятся, — подтвердил печенег.
— Скучно, знать, живут там.
— Скучно, — согласился тот.
— А зелено-вино-то есть у них?
— Это есть.
— Тогда еще ничего, — кивнул Илья. — Что ж,
ладно, Ваня, отпусти ты его с миром. Не досуг нам с ним возиться, своих дел хватает.
Развязал Иван пленника, тот и был таков. Поминай, как звали.
А богатыри с Иваном призадумались.
— Некуда нам, братья, и бежать-то, выходит, —
сказал Илья после долгого молчания. — Да и негоже нам, богатырям русским,
словно татям ночным во степи хорониться. В Киев вертаться надобно, челом князю
бить. Какой ни есть, а владыка отечества. Пущай решает — казнить аль
миловать... Да и вовсе бежать нам не следовало. С горяча это мы, не подумавши.
На том и порешили.
...Вот входят богатыри в стольный Киев-град, головы
понуривши. Смерть лютую чают. Что за диво?! Народ по обочинам стоит, славу им
поет, шапочки в небо подкидывает. А глашатай князев вдоль дороги бежит,
выкрикивает периодически:
— Внимание, внимание! Слава русским богатырям да дураку
Ивану — за компанию!
— Видать совсем обнаглел собака-князь, —
нахмурился Илья. — Указ издал, что б встречали нас с почестями.
Заманивает.
Когда глашатай в очередной раз пробегал мимо богатырей, Илья
изловчился и поймал его за шкирку.
— Признавайся, злыдень, издал князь указ? —
спросил он грозно, придвинув лицо глашатая к своему, нос к носу.
— Издал, — прохрипел тот.
— И о чем сей указ?
— О том, чтоб вас, как в Киев воротитесь, встречать с
почестями.
— Так я и думал, — с торжеством и обреченностью
одновременно произнес Илья, отпуская глашатая. Тот быстренько отполз в
сторону — от копыт подальше.
— Слыхали? — обернулся Илья к остальным.
Алеша печально кивнул. А Добрыня изрек:
— Сказал бы я, что о князе нашем думаю, да благородство
не позволяет.
Алеша, соглашаясь, вновь печально кивнул.
«Ну, снова про политику начали, — подумал Иван. —
Опять беды не миновать...» И предпринял попытку отвратить неминуемое:
— Братцы, мы ж с повинной идем!..
— Молчи, сопляк! — осадил его Илья
решительно. — Я передумал. С боем к князю пойду.
— Один за всех! — обрадованно вскричал Алеша.
— И все за одного, — отозвались богатыри и
пришпорили коней.
Иван, не зная, что и думать, помчался следом. Не казнят, так
на Несмеяне поженят. Хрен редьки не слаще...
А народ все шапки кидал.
...В терем княжеский влетели они, не слезая с коней. Вмиг
сени миновали и ворвались в гридни столовые. А там — пир горой! Гостей да
собутыльничков — видимо-невидимо!
Как узрел Владимир Красно Солнышко богатырей с мечами
наголо, потемнел челом. Но сдержался, встал с кубком в руках и таковы слова
молвил:
Гляньте гости мои — бояре да богатыри,
Вот и прибыли на пир герои русские,
К князю русскому — без уважения
Но не стану за то я серчать на них,
