А напротив — поклонюсь с благодарностью —
За победу над ратью несметную
Да за службу земле нашей честную!
И, сказав сие, опрокинул князь чашу, а затем поклон
богатырям отвесил.
Богатыри стояли потупясь. Правду князь говорит али ерничает?
Тишина над столом воцарилася.
«Ерничает, — решил все же Илья, — издевается». И
открыл было рот, чтобы как-нибудь пообиднее князя оскорбить, но тут же и
закрыл. Только выдавил:
— О-о!.. — и пальцем на Емелю указал.
Богатыри и Иван уставились в указанном направлении.
А Емеля начал было под стол сползать, но понял, что это его
не спасет и закричал истошно:
— Ребята?! Приехали?! А мы тут пьем за вас, ей богу!
Садитесь! Ну че вы как не родные-то, а?!
Иван-дурак вмиг прослезился. И тоже закричал:
— Емеля! Брат! А мы уж думали, погиб ты! А ты,
значит... ты значит... — И тут до него дошло: — А ты убег, значит? И
трофеи, ирод, прихватил?!!
— Да ты что, Ваня! Как ты мог подумать? — очень
правдоподобно оскорбился Емеля. — Не убег я, а о подвиге вашем князю
сообщить поспешил. А трофеи захватил, как вещественное доказательство.
— Ну, не так, зятек, все было, положим, — тихонько
сказал ему князь. А во всеуслышание продолжил: — Ты, Иван, говори, говори,
да не заговаривайся! Емеля со дня на день зятем моим будет!
— Зятем?! — обрадовался Иван. — Добился,
значит, своего! Выходит, князь, за меня ты свою дочку отдавать не станешь уже?
— За тебя? — презрительно фыркнул Владимир, словно
такого разговора никогда и не было. — Ну, ты, Иван, загнул! Ты, спору нет,
герой, конечно... Однако ж, если б я за каждого героя дочь свою отдавал... Она
б у меня давно б уж сама матерью-героиней стала!
Тут сидящие за столом громогласно заржали, и обстановка
окончательно разрядилась. Богатыри сунув мечи в ножны и соскочив с коней, коих
дворовые сейчас же из гридней вывели, уселись за стол подле князя и присоединились
к общему веселью.
Лишь Добрыня Никитич невесел был. И Ивану ясна была грусть
его. Знать, опять он хотел у Владимира сватать деву Забаву Путятишну. Думал,
князь не откажет на радости... Да Ивану услышал он отповедь и просить не
решился зазнобушки. Убоялся облома позорного.
А веселье катилось своей чередой. Вот уже Емеля через стол
полез с дураком целоваться, вот Алеша свой коронный тост — «за прелестных
дам» — произносит... Вот, невесть откуда взявшийся, боян Лапкин славу трем
богатырям кричит. Вот Владимир-князь, с Ильей обнявшись, признается клятвенно:
«Да, прав ты, Илюша, собака я!» А тот в ответ: «Да ведь и сам я, князь,
собака!..» И пьют они на брудершафт, икрой заморской, баклажановой,
закусывая...
Тут было выполз Иван-дурак из-за стола — к Марье-искуснице
потянуло, да остановил его князь гневным окриком:
— Куда это ты, добрый молодец, намылился?! Аль не
сладко тебе мое кушанье?
— Сладко, княже, — принялся оправдываться
Иван, — да дел по горло...
— Нет уж, ты постой! И у меня к тебе дело есть! Подь-ка
сюда!
Приблизился Иван к князю опасливо.
— А ну-ка, молодец, примерь сей шелом на буйную свою
головушку, — протянул князь ему богатырский головной убор.
Одел Иван шлем, тут Владимир невесть откуда булаву
трехпудовую выхватил и ударил его по головушке. Засверкали в глазах дурака
звездочки.
— Будь же богатырем княжеским отныне! — воскликнул
Владимир. Иван, ошеломленный, под гогот сотоварищей, шатаясь, двинулся к
выходу. Не понял еще счастья своего богатырского.
И лишь снаружи, на воздухе, опомнился: «Богатырь! Я —
богатырь! Сбылось повеление отцовское! Сбылась мечта моя заветная!..» И с
мыслею этой кинулся он со всех ног к месту своего проживания.
— Маша! Маша! Богатырь я! — закричал он с порога.
Словно солнышко ясное выглянуло. То Марья-искусница из
светелки своей выплыла:
— Здравствуй, здравствуй, мой милый Иванушка. Люб ты
был мне еще в добрых молодцах, а теперь — просто словом не
вымолвишь. — И раскрыла девичьи объятия.
Шагнул Иван через порог, руки пошире расставив, да запнулся
и рухнул, до объятий не дойдя.
— Ужель ты, Ванюша, во хмелю ко мне явился?! —
воскликнула Марья, склонясь перед ним и принюхиваясь.
— Во хмелю, — покаялся Иван-дурак.
— А скажи-ка мне честно, Иванушка, — продолжала
она подозрительно, — в ванне долго сидеть ты не любишь ли?
— Вот этого за мной, ей богу, не водится! —
обрадовался Иван. — Я совсем в этом толку не ведаю: в детстве сажа мне в
кожу так въелася, что отмыть все равно не сумею я!
— Слава богу, а то испугалась я, — вновь расцвела
Марья, — а что черненький, даже мне нравится.
Сказав сие, наклонилась Марья пониже, тут и облобызал Иван
ее в губы жаркие.
Вдруг взгрустнула Марья:
— Вот и с Черномором у меня все так же хорошо
начиналось...
— Эх, Маша, нам ли быть в печали! — воскликнул
Иван, поднимаясь: — Я теперь — богатырь, ты — вдова богатырская!
Был бы жив Черномор, он бы за тебя порадовался!
Он уселся на табурет, а Марья, хоть и усомнилась в верности
послених слов его, но промолчала благоразумно, достала из кармана пригоршню
семечек и принялись они их лузгать, друг другу в глаза заглядывая, улыбаясь и
жмурясь от удовольствия.
Засим и оставим их.
Часть вторая. Сережки Василисы
Глава первая,
где Иванов авторитет растет
неописуемо
Много воды утекло с тех пор, как Ивана в богатыри
посвятили... Хотя, не так уж и много, вообще-то. Всего три дня прошло. Думал
наш герой, счастью его конца не будет: днем он на службу богатырскую
ходит — в караул аль в патруль, вечером его Марья ласковая ждет —
борщом кормит, пельменями, бататами да грибочками солеными.
А надобно отметить, что Марья ко дворцу княжескому близка
была. С какого боку, Иван не ведал: от вопросов его уклонялась она искусно.
И вот, на третий вечер столь идиллического их существования
таковы слова Марьюшка сказывала:
— Ваня. Дело к тебе есть секретное. Государственной,
стало быть, важности.
— Да я завсегда, партизанка ты моя, — потянулся к
ней Иван.
— Да не про то я, Ванечка, — отстранилась она
ласково. — Я серьезно. Некое лицо высокопоставленное ночью нынешней
встречи ждет с тобой.
— А зачем?
— Так ведь слава о тебе по всей Руси идет: нет в земле
нашей воина доблестней.
