— Кубатай! Ты же и сам боян немножко... Не споешь ли
нам былинку веселую, походную, где про путь-дорожку речь идет? Сразу нам песня
сил прибавит, воевать да жить поможет, скучать не даст никогда!
Польщенный Кубатай откашлялся, погладил бородку и сказал:
— Почему бы не спеть? Баритон у меня славный, колоратура
приятная. А песен я знаю — море... Сейчас...
Несколько минут он шел мурлыча себе под нос мелодию, а
потом, неожиданно тонким голосом, запел:
Если долго-долго-долго,
Если долго по тропинке,
Если долго по дорожке,
Ехать, прыгать и бежать,
То наверно, то наверно,
То наверно, то наверно,
То возможно, можно, можно,
Можно в Африку прийти!
Удивленный дурак посмотрел на Смолянина. Но и толмач,
разинув рот, внимал чудной песенке мудреца. А тот, вприпрыжку, то забегая
вперед, то возвращаясь к спутникам, пел:
А-а! В Африке небо вот такой ширины!
А-а! В Африке горы вот такой вышины!
А-а! Крокодилы, кашалоты,
А-а! Обезьяны бегемоты!
А-а! И зеленый попугай!
А-а! И зеленый попугай!
Бесшабашное веселье охватило дурака. Не беда, что в песне
пелось про неведомую страну Африку. Видать и там все, как у людей: небо и горы,
кашалоты и обезьяны... Сорвав на ходу с дерева банан, немножко зеленый, но все
равно вкусный, Иван подхватил песенку. А следом, не в такт, но искренне, стал
подпевать Смолянин:
Но конечно, но конечно,
Если ты такой ленивый,
Если ты такой трусливый,
Сиди дома не гуляй...
Ни к чему тебе дороги,
Косогоры, горы, горы,
Буераки, реки, раки,
Руки-ноги береги!
Спутники, не сговариваясь, остановились, обнялись, и запели
припев. Вполголоса, но грозно и жизнеутверждающе:
А-а! В Африке небо!
А-а! В Африке горы!
А-а! Крокодилы!
А-а! Обезьяны!
А-а! И зеленый!
Иван-дурак посмотрел на мудреца, смущенно потрогал его
зеленые волосы, и сказал:
— Ох, полюбился ты мне, мудрец! Умен, как князь
Владимир, красив, как Красно Солнышко... Если б еще волосы не зеленые были!
— Какие есть! — обиделся мудрец.
— Ладно, зеленые волосы не беда, мы не расисты, —
рассудил Иван. — За песню спасибо, хоть и не все в ней понятно, но веселей
на душе стало.
— Я еще много чего знаю! — похвастался мудрец. —
Вот, например... В Африке несчастье, в Африке злодей! В Африке ужасный
Бармалей!
— У нас тоже злодей есть, Кащей Бессмертный, —
согласился Иван. — А че ты все про Африку поешь? Родом оттуда, али че?
Кубатай захихикал, глядя на Смолянина. Тот ухмыльнулся.
— Да нет, я не из Африки, — сказал, наконец,
Кубатай. — Просто понравилась она мне очень, вот и выучил про нее разные
песни да стишки.
...Вскоре, издалека уже, увидел Иван возвышающееся над
деревьями мрачное серое здание.
— Не замок ли то Кащеев? — спросил Иван, не
замедляя шага.
— Кря-кря! — ответил за его спиной Смолянин.
— Кубатай, — спросил Иван, не оборачиваясь, —
это он по вашему, по-басурмански?
— Не-у, — ответил Кубатай, — то есть, э-э-э,
м-мяу!
Иван остановился как вкопанный и оглянулся. Позади, вместо
спутников его, пораженно глядя друг на друга стояли: серая в оранжевую крапинку
утка и пушистый, черный, с зеленоватой проседью, кот. Возле кота —
сабелька с перевязью валялась.
— Что же вы наделали, товарищи мои! — запричитал
Иван, вспомнив, каким образом давеча Алеша в козленочка превратился. — На
кого ж вы меня покинули?
— Кря-кря, — печально ответила утка. И вдруг
нахохлилась, напыжилась, затопталась на месте, а потом отпрыгнула в сторону и с
ужасом в глазах оглянулась. Там, где только что она стояла, лежало крупное,
чуть больше куриного, яйцо. Да не простое, а золотое.
— Хе-хе-хе, м-мяу, хе-хе-хе, — затрясся кот
истерически, — знаю, знаю я эту историю! Баба била, била, не разбила, дед
бил, бил, не разбил... Потом мышка прибежала, хвостиком махнула...
Мышка! — повторил он с нездоровым блеском в глазах, — мышка —
это хорошо. И еще златая цепь нужна. Где ее взять-то?
Оправившись от первого потрясения, утка, напряженно
уставившись в одну точку, вновь принялась топтаться на месте.
— Ничего себе производительность, — заметил
кот, — если б яйца на цепь перековать... Вань, пособи, а? Что я сам-то
могу с такими конечностями? — и он коснулся Ивановой ноги мягкой лапкой.
— Да пошел ты! — осерчал Иван на своих
незадачливых спутников. — Больше дела мне нет, как только яйца на цепи
перековывать! — Сказал да тут же и смягчился. Не по своей же воле
басурманы в домашних животных превратились. — Вот что, горемычные, —
сказал он, присев и погладив кота по шерстке бархатной, — недосуг мне с
вами задерживаться. К Кащею спешить надо. Ежели голову там сложу, не поминайте
лихом. А ежели живым останусь, помогу вам. Или чары с вас снять колдовские,
или, если не выйдет, уход приличный обеспечу.
Тем временем утка вновь сделала шаг в сторону и принялась с
интересом, спокойно уже, разглядывать очередное золотое яичко.
— Главное, никуда отсюдова не уходите, чтоб искать вас
не пришлось, — закончил Иван, поднимаясь. — Все. Бывайте!
Со словами этими повернулся он лицом к дворцу кащееву и
побежал дальше в одиночестве.
Миновав небольшую пальмовую рощицу, Иван остановился перед
огромным мрачным замком из серого ноздреватого камня. Вынул из ножен меч,
перекрестился трижды, как матушка учила, и, шагнув к дверям дубовым, принялся
колотить в них кулаком.
С таким же успехом он мог бы стучать по собственному шлему.
Иван повернулся к дверям спиной и стал бить в них пяткой
богатырской. Одна створка треснула. В тот же миг из-за дверей раздался
вкрадчивый голос:
— Зачем имущество-то ломать? Оно денег стоит. Нажми-ка,
лучше, богатырь, на кнопочку.
Тут только разглядел Иван на косяке небольшую белую кнопку и
немедля нажал ее. В тот же миг над дверью приоткрылось небольшое окошечко, а из
него выдвинулась и накренилась объемистая лохань. И Ивана с ног до головы
окатило дурно пахнущей жидкостью.
Из-за дверей раздалось тихое счастливое хихиканье, и они,
наконец, отворились. На пороге, почти беззвучно трясясь, стоял невысокий полный
лысоватый мужчина в ночной рубашке.
