— Кто «она»?
— Да щука моя волшебная, что все желания выполняет...
Иван крепко зажал рот боевой рукавицей. Ему вдруг явственно
вспомнилось, как стоящий в обнимку с полоненым печенегом Мойшей Емеля вопит:
«Закуски нет, Иванушка?! Не беда, исправим! Мне для тебя и ЕЕ не жалко!» А еще
вспомнились Ивану рыбьи кости на трактирном столе.
— У тебя память часто отшибает? — поинтересовался
Иван.
— Нет, сегодня впервой такое случилось... Как медовуху
пили — помню, как печенега полонили — тоже. А дальше — хоть
убей... К слову, убивать-то ты меня будешь?
— Что ты, Емелюшка, — ласково сказал Иван, —
То шутки наши, богатырские. Ну, мне пора.
И он тоскливо пошел по коридору, вытирая о кольчугу
измазанные в бананах пальцы. Бедный Емеля! Лишился своей единственной
опоры — щуки! А ради кого? Ради него, дурака! Как тут обижаться...
Иван всхлипнул, промакнул глаза носовым платочком и сослепу
налетел на бредущего по двору богатыря.
О, это был богатырь, так богатырь! Лицо его было отмечено
печатью аристократизма, булава была украшена каменьями самоцветными, а
походка — почти тверда. От толчка Ивана он упал на землю, но сноровисто
поднялся и насупил брови.
— Извиняйте, — буркнул Иван и попытался
проследовать дальше. Но богатырь крепко держал его за кафтан.
— Добрый молодец! Вы скверно воспитаны! Вы толкнули
богатыря, находящегося в состоянии жестокого похмелья, и считаете, что это вам
сойдет с рук?!
— Я толкнул вас нечаянно, а толкнув —
извинился, — ответил Иван, пытаясь освободиться. Богатырь отпустил кафтан,
но вслед презрительно бросил:
— Сразу видно, что вы не киевлянин...
— Да! — взвился Иван. — Из-под Мурома я! Но
это не помешает мне окоротить на голову заносчивого киевлянина!
— Хорошо, — промолвил богатырь довольно. — В
полдень на Куликовом поле. И не забудь мамке с папкой отписать, что погиб от
рук Добрыни Никитича.
— Добрыня! — охнул Иван. Но богатырь уже прошел в
казарму.
Продолжая свой путь по двору, Иван прикидывал, как
поделикатнее сообщить родителям горестную весть. Может, сначала написать все
свежие новости, а в посткриптуме упомянуть: так, мол, и так, убит Никитичем...
Или наоборот: сначала сказать, что помер от рук Добрыни, а потом весело
пересказать предшествующие собы...
Сегодня у Ивана был невезучий день. Он не заметил группу
богатырей, едущих наперерез, и был сбит лошадью того самого толстого богатыря,
который давеча так ловко расправлялся с сотоварищами на лестнице. Наткнувшись
на покрытый кольчугой лошадиный бок, Иван-дурак запнулся и упал под конское
брюхо. Богатырь остановился и с хохотом заявил:
— Попал под лошадь! Ну и добры молодцы шастают по
нашему двору! Со смеху помрешь!
— Дави его, Илюха! — радостно посоветовал ему
другой богатырь.
— Да ладно, пущай живет. Тем паче, по роже судя, земляк
он мой.
Иван потряс головой и сел под лошадиным брюхом. Посмотрел
вверх и поморщился. Позор! Даже не конь добрый его сбил, а добрая кобыла.
— Славная у тебя лошадь, Илюшенька, — подал тем
временем голос тот богатырь, что советовал задавить Ивана. — Будь эта
кобыла конем, была б ей цена триста рубликов.
— Ха! Эта лошадь отродясь конь, а цена ей —
пятьсот рублей! — не моргнув глазом соврал Илья. — Эй, добрый
молодец, долго будешь под моим конем разлеживаться?
Иван-дурак вылез из-под лошади, раздвинув спускающиеся,
видно для маскировки, до самой земли звенья лошадиной кольчуги, и ехидно
ответил:
— Был бы конь — сразу б вылез! Искал я, за что ты
пятьсот рубликов отдал, а нашел только на триста!
Наступило гробовое молчание. Илья поднял булаву, потряс ею,
потом сдержался и коротко произнес:
— Ровно в полдень...
— На поле Куликовом, — поддержал его Иван. И,
понимая, что помирать все равно придется, добавил, куражась:
— Только не подводи своего коня к моему Гнедку. Он у
меня, как огонь жарок, не устоит!
— Не люблю я земляков убивать. Да придется, — со
вздохом сообщил богатырь. — Пока, муромчанин!
«Земляков?..» — понял вдруг Иван.
— Илья Муромец?! Заступничек?!
Но тот уже ехал дальше, сокрушаясь о нынешней молодежи,
которая не способна отличить коня от кобылы.
— Так, доигрался, — пробормотал себе под нос
Иван. — Добрынюшка-то добрый, может и пощадить... А вот Муромца я обидел
знатно... Кто ж меня, дурака, за язык тянул? Ой-ой-ой.
Он взнуздал Гнедка и печально промолвил:
— Теперь буду практиковать хорошие манеры. Без закуски
не пить, матушке письма писать... С богатырями не ссориться. О! Кстати...
Перед Иваном стояла группа о чем-то оживленно беседующих
богатырей. Один из них, тощий и интеллигентный, был дураку знаком. Именно его
использовал Муромец на лестнице в качестве булавы.
Так вот, из кармана этого богатыря случайно вывалилась
грамотка. И рассеянный богатырь, наступив на нее кирзовым сапогом, стал
втаптывать бересту в грязь.
— Расступись, расступись, — заорал Иван и, ловко
перегнувшись с коня, выхватил грамотку из-под сапога богатыря. Тот смерил его
гневным взглядом и заявил:
— Что это вы, молодой человек, в грязи роетесь?
— Вот, — радостно пролепетал Иван, протягивая
богатырю грязную бересту. — Вы письмецо обронили.
— Это не мое письмо.
— Но я же видел, как оно выпало из вашего
кармана! — настаивал Иван.
— Ха! — хором воскликнули богатыри, поглядев на
бересту. — Почерк Марьи-искусницы. Уж не шашни ли у тебя с ней, Алешенька?
— Нет. Это не мое письмо. И почерк не Машин. Или вы
хотите сказать, что и сами получали от нее письма?! — заорал богатырь. Его
товарищи сконфуженно опустили глаза.
— Это просто заявка Микуле Селяниновичу на комплект
праздничных кольчуг, — потрясая грамоткой продолжил Алеша
угрожающе. — Верите?!
— Верим, верим, — затараторили богатыри.
— Ну хорошо, коли так. Я отдам бересту Микуле... при
случае.
Богатыри стали торопливо расходиться. Иван остался один на
один с Алешей.
— Юноша! Вы — убийца! — гневно заявил Алеша.
— Да? — удивился дурак.
— Да! Вы убили мою веру в чистую любовь. Так что...
— В полдень, на Куликовом поле, — обреченно сказал
Иван. — Да, кстати, вы, часом, не знаменитый Алеша Попович?
— Он самый, — удивился богатырь. — Откуда
знаешь?
— Догадался, — разворачивая Гнедка, бросил
Иван. — До встречи на поле...
