Ноги змея расползлись, он осел на землю и вдруг, вспыхнув
ярким голубым пламенем, исчез.
Иван пораженно смотрел на то место, где только что стояло
чудище, привычные же к этому явлению богатыри спокойно отерли мечи о траву и
вложили их в ножны.
— Я к вашим услугам! — воскликнул Иван,
очнувшись, — продолжим поединок! — И тут заметил, что богатыри о
чем-то таинственно перешептываются. Совещание их быстро закончилось, и слово
взял Алеша Попович:
— Вот что, добрый молодец. Негоже нам драться с тобою
после того, как вместе мы чудище одолели, землю русскую защитили.
— Что, струсили?! — истерично закричал Иван и даже
сам обалдел от своей дурости.
Богатыри довольно заржали.
— Кончай, земеля, — ласково сказал Илья, —
объясни-ка лучше, чего это ты про лиходея рассказывал, именем твоим воеводе
назвавшемся?
Иван понял, что боя не будет, но радости своей сумел не
выказать.
— Да не лиходей Емеля, — махнул он рукой и
принялся подробно рассказывать о своей с последним встрече, о его любви к
Несмеяне и о собственном решении ему не мешать.
Выслушав его рассказ, богатыри растрогались.
— Да, Вань, — сказал Добрыня, когда дурак закончил
свое повествование, — благородный ты юноша. Может быть даже благородней
меня. А я очень благородный. И скромный.
— Благородство-благородством, а выручать надо
парубка, — заявил Алеша. — Поехали к князю, все как есть расскажем,
пусть он Микуле прикажет в богатыри тебя принять, а уж что с Емелей
делать — пусть сам решает.
— Да не могу я... — начал было Иван, но его
перебил Илья Муромец:
— А тебя никто и не спрашивает. И князю, и Микуле мы
твою историю так и так расскажем, а то благородством своим ты сам себя в могилу
сведешь. Так что поехали вместе.
Делать нечего. Пришпорил Иван своего Гнедка и, понурясь,
двинулся вослед богатырям.
Но вскорости настроение его изменилось. От того, что на
полдороги к палатам Владимира повстречался им княжеский стражник.
— Не ты ль Иваном-дураком будешь?! — обратился он
к нашему герою.
— Он, он, — подтвердили богатыри, — а чего?
— Микула к себе требует, в дружину принимать.
— А Емеля как же?.. — вырвалось у Ивана, но он тут
же испуганно прикрыл рот ладонью.
— Самозванец-то? — расплылся в улыбке
стражник, — самозванец утек.
И вот что, сопровождая богатырей и Ивана, рассказал стражник
дальше.
Заступив в караул, Емеля выбрал удачный момент и прокрался в
опочивальню Несмеяны. Несмеяна рыдала над книжицей. Напрягшись, Емеля прочел
название на обложке: «Му-му».
Емеля, умилившись, замер в дверях. В этот миг Несмеяна
приостановила рыдания, смачно высморкалась на пол, выжала мокрую от слез
простыню, затем открыла книжицу с начала и разрыдалась с новой силой.
— Не плачь, красна девица, — хриплым от любовного
волнения голосом сказал Емеля.
Несмеяна взвизгнула и, подскочив, как ошпаренная, принялась
судорожно оправлять ночную рубашку. Однако мокрая рубашка липла к телу,
подчеркивая перед охальником соблазнительные округлости тела. Ноги Емели от
этого зрелища подкосилися и, чтобы не упасть, он покрепче ухватился за косяк.
— Ты кто? — с искренним любопытством спросила
Несмеяна, прокричавшись.
— Емеля я, суженный твой, — ответил тот
приготовленной заранее фразой.
— Суженный? — переспросила Несмеяна и кокетливо
всхлипнула. — А ежели я папеньку позову, тебе голову отрубят.
— Не отрубят, — уверенно заявил Емеля, —
потому как я тебя сейчас рассмешу. А тому, кто это сделает, батюшка твой,
государь, обещался в жены тебя отдать. Да полцарства впридачу. Так что он мне
уже почти что тесть.
— Уже рассмешил, — хлюпнув носом, недоверчиво
сказала Несмеяна.
— Не веришь, — кивнул головой Емеля. — Ну
гляди. — И он торжественно произнес: — По щучьему велению, по моему
хотению, засмейся, царевна!
Царевна изо всех сил попыталась скривить губы в улыбке, но
ничего у нее не вышло, и она снова тихонько заплакала.
— По щучьему велению, по моему хотению, засмейся,
царевна! — повторил Емеля дрожащим голосом.
— Да щука-то тут при чем?! — возмутилась царевна,
вновь взахлеб разрыдавшись, — бестолочь! — И, с ненавистью глядя на
Емелю, закричала: — Папенька!
— Ау, доченька, — раздался из соседней комнаты
голос князя.
— Зови палача, папенька, клиент пришел!
Пораженный очередным предательством щуки, Емеля понял: пора
делать ноги. И сделал их.
...Вызванный на место преступления Микула Селянинович без
труда определил, кто был наделавшим переполоху неудачливым претендентом на руку
и сердце царевны. Объявив на Емелю розыск по всей Руси, послал он и за Иваном
дураком, чтобы восстановить сына своего старого товарища в утерянных правах.
— ...Вот что, Ваня, — сказал воевода дураку, когда
наша четверка появилась в его кабинете. — Теперь все у тебя путем пойдет.
Но в богатыри я тебя сразу принять не могу. Поскольку ты, выходит, вроде как
помог прохиндею этому — Емеле — в наше доверие втереться...
Иван хотел было возразить, но Микула Селянинович осадил его
взмахом руки:
— Знаю, знаю, что не по умыслу злому, однако ж...
Походи пока в «добрых молодцах», конюшни княжеские почисти. Конюха — Авгием
зовут. И там, между прочим, подвиги совершать можно. А потом и видно будет.
Однако ж, чую я, а опыт у меня, сам понимаешь, велик, ждут тебя большие дела!
...Выйдя от воеводы, обрадованные богатыри принялись что
есть силы дубасить Ивана по спине и плечам, приговаривая: «Ну, поздравляем,
дружище!», «С назначеньицем!»...
— Это дело надо спрыснуть! — уже во дворе заявил
Алеша Попович. Давайте-ка, друзья, соберемся вчетвером в кабаке часов эдак в
десять. В том, что на Муромской дороге, а?!
— Дело говоришь! — согласился Илья Муромец.
— Дело! — подтвердил Добрыня.
И богатыри вскочили на коней. А с ними и Иван — на
Гнедка.
— Я бы рад, — взял он слово, — да только
остановиться мне где-то надо, крышу над головой найти.
— А чего ее искать-то?! — заявил Алеша, — к
дядьке Черномору тебя определим. Один черт, у него на постое тридцать три
богатыря. Тридцать четвертым будешь! Тем паче, с хозяйкой я знаком
коротко, — добавил он потише, слегка зардевшись.
После слов этих богатыри пришпорили коней и двинулись в
известном им направлении. Иван поспешил вслед.
...Выйдя из черноморовской хаты, Алеша объявил:
— С хозяйкой все улажено, заходи, располагайся. Она
сейчас одна дома, — он многозначительно подмигнул. — А мы пока
пойдем, подвигов поищем.
