Исследование списка потерь показывает, что они распределялись гораздо равномернее среди французских, чем английских кораблей. Однако не менее трех английских кораблей вовсе избегли человеческих жертв, в то время как это удалось лишь одному французскому кораблю. Характер боя, видимо, определило несколько случайное сосредоточение огня двух 74-пушечных и одного 64-пушечного французских кораблей на 74-пушечном и 64-пушечном английских кораблях. Предположив, что корабли соответствующих рангов были действительно равносильны, следут сделать вывод, что французы привели в действие, считая только по одному борту, 106 орудий против 69 англичан.
Поведение адмирала Хьюджеса в течение трех дней, предшествовавших сражению, вызвало некоторые критические замечания, поскольку он воздерживался от нападения на французов, хотя они находились продолжительное время в подветренной позиции, превосходя англичан в численности всего на один корабль и имея весьма растянутый строй. Полагали, что у него была возможность бить французов по частям
[171]
. Имеется слишком мало данных, чтобы оценить надлежащим образом это мнение, которое, вероятно, отражало разговоры в кают-компаниях и на шканцах подчиненных адмиралу офицеров. Собственный отчет Хьюджеса о положении двух эскадр отличается нечеткостью и в одной важной особенности прямо противоречит французскому отчету. Если вышеупомянутая пресловутая возможность и представлялась, то английский адмирал в нежелании ею воспользоваться придерживался решения, с которым вышел в море, – то есть не искать, но и не избегать боя с неприятелем, но идти прямым курсом на Тринкомали, высадить войска и выгрузить припасы, которые имел на борту. Другими словами, он руководствовался в своих действиях скорее французской, чем английской морской тактикой, требовавшей предпочесть атаке неприятельской эскадры выполнение конкретной миссии. Если из-за этого Хьюджес позволил навязать бой, имея благоприятные условия ускользнуть, то он, несомненно, имел основания горько сожалеть о своей промашке после состоявшегося сражения. Однако в отсутствие точной информации самым примечательным является впечатление, произведенное этим событием на общественность и профессионалов. Оно показывает, насколько сильно англичане привержены принципу, что атака неприятельской эскадры должна быть первейшим долгом английского адмирала. Можно сказать и так, что Хьюджесу едва ли пришлось бы хуже, если бы он атаковал, а не позволил противнику атаковать себя. И конечно, ему пришлось бы хуже, если бы капитаны Сюффрена были такими же искусными, как его собственные капитаны.
После боя, к закату, обе эскадры бросили якорь в месте с предполагаемой глубиной в 15 морских саженей, но в результате недостаточных промеров три французских корабля сели на коралловые рифы. Здесь противники оставались неделю, разделенные дистанцией в две мили, исправляя повреждения. Хьюджес считал, что французы воспользуются выходом из строя Monmouth для атаки, но, когда Сюффрен закончил 19 апреля свой ремонт, он снялся с якоря и оставался на месте сутки, приглашая противника к бою, который сам не начинал. Он представил себя в положении противника так живо, что почувствовал необходимость оправдать свои действия перед морским министром восемью причинами. Все их перечислять здесь не стоит, заметим только, что последняя из них заключалась в недостаточной выучке и поддержке его капитанов.
Вряд ли Сюффрен перебирал через край в своей чрезмерной осторожности. Наоборот, его очевидным недостатком как командующего эскадрой была горячность, которая при виде противника превращалась в нетерпение и заставляла его порой ввязываться в бой поспешно и в беспорядочном строю. Но если в частностях и руководстве сражениями, в тактических комбинациях Сюффрену временами мешали собственная импульсивность и недостатки большинства его капитанов, в общем ведении кампании, в стратегии (где главным образом и выявляются личные качества главнокомандующего) он демонстрировал несомненный талант и достигал блестящих успехов. Тогда его горячность выражалась в неутомимой и заразительной энергии. Одержимость его провансальской души преодолевала трудности, находила резервы среди лишений и давала себя почувствовать на каждом корабле его эскадры. Нет урока войны более поучительного, более ценного, чем быстрота и изобретательность, с которыми он, не располагая ни портом, ни припасами, постоянно возвращал свою эскадру в боеспособное состояние и выступал сражаться, в то время как его медлительный противник тянул время с исправлением повреждений на своих кораблях.
Сражение вынудило англичан бездействовать в течение шести недель до тех пор, пока Monmouth не прошел ремонт. К сожалению для Сюффрена, обстановка не позволяла ему осуществить нападение немедленно. Его эскадре не хватало людей, припасов и, особенно, запасного рангоута и такелажа. В официальном донесении после сражения он писал: «У меня совершенно нет запасного материала для исправления такелажа, эскадре необходимы как минимум двенадцать запасных стенег». Транспортные суда с необходимыми припасами ожидались в Галле (на юго– западе острова Шри-Ланка (Цейлон). – Ред.), который вместе с остальной территорией Цейлона, кроме Тринкомали, все еще оставался голландским владением. Поэтому Сюффрен бросил якорь в Батикалоа, южнее Тринкомали. Здесь он находился между Хьюджесом и английскими кораблями, которые могли быть ему присланы, а также занимал выгодную позицию для защиты своего каравана транспортов, который с ним соединился. 3 июня Сюффрен отправился в Транкебар (немного севернее Карикала и Негапатама. – Ред.), голландское владение, где находился две или три недели, угрожая коммуникациям англичан между Мадрасом и Тринкомали. Покинув это место, он взял курс на Куддалур, чтобы связаться с командиром сухопутных сил и Хайдаром Али. Он обнаружил правителя Майсура крайне недовольным отсутствием тесной координации действий с французским генералом. Сюффрен, однако, добился расположения индийца. Хайдар Али высказал пожелание встретиться с французским адмиралом после возвращения из задуманной им тогда военной экспедиции, поскольку, верный своему инстинкту, коммодор был склонен снова поохотиться за английской эскадрой, по нанесении поражения которой намеревался захватить Негапатам. В Сюффрене не было никакой профессиональной ограниченности. Он всегда имел в виду политическую и стратегическую необходимость поддерживать союзные отношения с султаном, контролировать морское побережье и внутренние районы полуострова. Но он также ясно представлял себе, что первым шагом к этому было достижение преобладания на море посредством вывода из строя английской эскадры. Упорство и энергия, с которыми Сюффрен следовал этой цели в чрезвычайно трудных условиях, вместе с его дальновидностью заметно возвышают этого адмирала над когортой французских флотоводцев. Они были равны ему по смелости, но связаны путами ложных традиций и приверженности ложным целям.
Между тем Хьюджес, поставив на Monmouth аварийные мачты, ушел в Тринкомали, где корабли его эскадры исправили повреждения, а раненые и больные были переправлены на берег для лечения. Но очевидно, как уже отмечалось прежде, что англичане владели портом слишком мало, чтобы накопить в нем достаточное количество военного снаряжения и припасов. Поэтому Хьюджес жалуется: «Я смогу поставить новые мачты на Monmouth из запасных материалов на борту нескольких кораблей». Однако он располагал большими ресурсами, чем соперник. В то время пока Сюффрен находился в Транкебаре, беспокоя английские коммуникации между Мадрасом и Тринкомали, Хьюджес потихоньку отсиживался в Тринкомали. 23 июня, через день после того, как Сюффрен прибыл в Куддалур, английский адмирал отправился в Негапатам. Таким образом, две эскадры вновь приблизились друг к другу. Сюффрен ускорил свои приготовления к атаке, как только узнал, что его противник находился в месте досягаемости. Хьюджес ждал его выхода в море.
