Канарис в основном записывал в дневник то, что видел или слышал, стараясь избегать каких–либо личных оценок. Поэтому, когда его дневники попали в руки тех, кто арестовал его после попытки покушения на Гитлера 20 июля 1944 года, они принесли им мало пользы. Также следует иметь в виду, что те документы, которые не были уничтожены членами оппозиции, были менее компрометирующими их в глазах режима и в значительно меньшей степени раскрывали их планы и мысли по сравнению с теми документами, которые были уничтожены. Поэтому их содержание более «будничное»; там нет слишком ярких и образных оценок и интересных мыслей, а также слишком жесткой и откровенной критики.
Безусловно, ОКХ было в курсе тех зверств и преступлений, которые обрушились на польский народ, ежедневно принося ему неисчислимые бедствия и страдания. Информация в ОКХ поступала напрямую от полковника Вагнера, в подчинении которого находилось в том числе и Управление военной администрации. Руководитель этого ведомства полковник Шмидт фон Альтенштадт, одним из сотрудников которого был граф Клаус фон Штауфенберг, уделял большое внимание сбору информации о деятельности СС в Польше. Ясно, что речь шла и об информации, которая не сообщалась в официальных сводках, направляемых СД в это ведомство.
Другой информационный поток шел по линии абвера. Канарис лично посетил ставку командования генерала Листа на юге Польши в сентябре 1939 года, где узнал о массовом истреблении евреев в этом районе. Рассказывавший ему об этом начальник войсковой разведки с возмущением и презрением говорил о тех, кто «демонстрировал свою «смелость» на беззащитных людях» вместо того, чтобы сражаться на фронте. После этого Канарис направил указание всем отделениям абвера еще более активно выполнять ранее данное им распоряжение и срочно информировать его о любых «действиях, превышающих военную необходимость», под которыми недвусмысленно подразумевались зверства и беззакония. Материалы на эту тему в виде устных сообщений, фотографий и кинохроники поступали буквально пачками. Наиболее впечатляющие из этих материалов использовались Канарисом для оказания воздействия на тех военных, которых он хотел побудить к более активным действиям по организации и осуществлению переворота.
Гальдер и Браухич со все возрастающим подозрением воспринимали информацию о зверствах в Польше, получаемую с Тирпиц–Уфер; по их мнению, этот «информационный вал» представлял собой умышленное преувеличение и сгущение красок. Для того чтобы узнать действительную обстановку на оккупированной территории, Гальдер направил в Польшу майора Коссмана. Коссман вернулся 29 октября 1939 года и подтвердил самые худшие предположения; он был настолько потрясен и обескуражен, что заявил по возвращении, что намерен сразу же уволиться из армии, как только окончится война. Таким образом, даже если Гальдер и Браухич пытались «замести сор под ковер», они не могли не знать о его наличии. Давление на ОКХ одновременно с нескольких сторон содействовало тому, что главное командование сухопутных сил предприняло попытку восстановить на Востоке контроль военных на оккупированных территориях в соответствии со всегда существовавшими традициями. 17 октября в 13.00 Вагнер позвонил Кейтелю и представил список требований относительно «сохранения военной администрации». Если суммировать, эти требования сводились к трем основным пунктам: во–первых, высшие властные полномочия должны принадлежать главнокомандующему сухопутными силами, причем они не могут быть ограничены посредством предоставления особых полномочий другим ведомствам; во–вторых, назначение гражданских должностных лиц должно производиться только главнокомандующим по представлению соответствующих министерств и руководителя гражданской администрации; в–третьих, любые принудительные перемещения населения могут осуществляться только по согласованию с главнокомандующим сухопутными силами или командующим Северо–Восточной группой войск при должном учете военных потребностей и требований военной обстановки.
Эти требования были сугубо профессиональными, и могло показаться, что вызваны они были опасениями лишиться властных полномочий и их главная цель состоит в том, чтобы эти полномочия защитить. Нет вроде бы и намека на то, что эти требования направлены на то, чтобы пресечь грабежи и массовое истребление населения, творимые СС. Однако с учетом тех споров и трений по этому вопросу, которые «за кулисами» происходили в ОКХ, вполне можно предположить и даже утверждать, что главной целью этих требований являлось поставить под контроль деятельность СС.
Сам Гитлер сразу понял, в чем дело, – под угрозой оказалась вся его политика в отношении Восточной Европы. Предложения ОКХ фактически лишали его прикрытия, и это было главное, независимо от того, какие цели преследовались ОКХ при выдвижении данных предложений. До сих пор вся ответственность за действия, осуществлявшиеся в Польше по приказу Гитлера, брала на себя СС. Это касалось и командного и рядового личного состава СС; именно так воспринимали ситуацию и военные
[111]
.
Теперь Гитлер перенес главный огонь на ОКХ. Вагнер, вернувшийся в Цоссен 17 октября, когда день уже клонился к вечеру, и докладывавший обстановку Браухичу, был срочно вызван к телефону и получил приказ немедленно вернуться в рейхсканцелярию. Из–за густого тумана и плохого освещения он добрался до рейхсканцелярии лишь к восьми вечера, когда совещание, на которое его вызвали, уже закончилось и все расходились.
О том, что говорил на совещании Гитлер, Вагнеру подробно рассказал Кейтель. Несомненно, перед своим выступлением фюрер тщательно обсудил и хорошо все обдумал, поэтому говорил он ясно и без всяких двусмысленностей. Предложения военных должны быть решительно отвергнуты. Армия, сказал Гитлер со зловещей усмешкой, должна быть только рада, что на нее не возлагается ответственность осуществить то, что он задумал. «Жестокая расовая борьба не может определяться никакими законами. Поэтому методы, которые мы применяем в этой борьбе, «не могут быть совместимы с принципами, которыми мы руководствуемся в обычной жизни». Территория Польши должна быть превращена в «площадку для сброса поляков и евреев» из районов, непосредственно захваченных Германией. Их жизненный уровень должен быть предельно низким, достаточным лишь для того, чтобы можно было эксплуатировать их трудовые ресурсы. Не стремясь превратить Польшу в «идеальную модель» реализации своих планов, Гитлер в то же время хотел, чтобы «польское управление»
[112]
применялось на захваченной территории самым активным образом. Будет сделано все, сказал он, чтобы не допустить возникновения новой интеллигенции, которая смогла бы стать лидирующей группой. «Я надеюсь, – сказал в заключение Гитлер, – что в течение двадцати лет тяжелый труд, голод и эпидемии завершат свою дьявольскую работу».
