Вечером 30 сентября 1939 года Гальдер прямо переговорил со своим начальником по этому поводу и открыто высказал ему свое мнение о сложившейся обстановке. Нельзя, чтобы продолжалась ситуация, сказал он, когда их обязанности и полномочия четко не определены и не распределены, как это было во время польской кампании. Отвечать за проведение военных операций должен кто–то один из них. Гальдер, по его словам, слишком долго работал в штабе и имеет слишком богатый опыт, чтобы просто подлаживаться под мнение Браухича. Поэтому он предложил свою отставку, порекомендовав взять начальником штаба более молодого и менее опытного человека, которому подошла бы та роль, которая отводится начальнику штаба сейчас, когда его ответственность и полномочия существенно урезаны по сравнению с тем, какими они традиционно были и, по мнению Гальдера, должны быть и сейчас. Слова Гальдера были для Браухича как гром среди ясного неба; он заверил Гальдера, что исключительно его ценит и с большим уважением относится к его мнению и к его опыту, а поэтому просит его продолжить работать в Генеральном штабе. Может быть, ему подойдет должность верховного генерал–квартирмейстера? (Эта должность вместе с одноименным рангом принадлежала во время Первой мировой войны знаменитому генералу Людендорфу. Сама по себе она была весьма неопределенной по части обязанностей; занимая ее, можно было иметь как много реальных полномочий, так и весьма мало. Поэтому, если бы Гальдер занял эту должность, было бы неясно, является ли это повышением или же, наоборот, «понижением в должности путем повышения».) Когда Гальдер сказал, что такое назначение вызвало бы лишь недоумение в глазах окружающих, командующий сухопутными войсками попросил его со слезами на глазах: «Я не справлюсь без вас. Как я смогу иметь дело с этим человеком без вашей помощи? Хорошо! С сегодняшнего дня вы будете полностью отвечать за разработку операций». Гальдер, который не был лишен человеческой теплоты и душевности, был также весьма тронут. Свою договоренность двое мужчин скрепили крепким рукопожатием, решив, что будут еще прочнее сотрудничать и либо вместе работать, либо также вместе уйдут в отставку
[117]
.
Восстановление дружественных отношений между двумя руководителями ОКХ не породило у Гальдера никаких иллюзий относительно того, что Браухич впредь не будет проявлять безволие и бесхребетность. Вопрос, который в значительной степени подтолкнул к выяснению полномочий и обязанностей между ними, – какую позицию занять по отношению в военной политике Гитлера, – рано или поздно должен был потребовать ясного ответа, и этот момент неизбежно приближался. Нацистский диктатор не имел особой склонности писать меморандумы, однако в тот период, когда все вокруг активно занимались «бумаготворчеством», решил сказать свое слово и здесь. В сущности, меморандум Гитлера был ответом на оценку ситуации, сделанную Штюльпнагелем и представленную в письменном виде на третьей неделе сентября 1939 года. 10 октября Гитлер огласил свое сочинение двум «слушателям поневоле» – Браухичу и Гальдеру. Ряд сформулированных положений звучал весьма убедительно и не мог не произвести впечатления. Были специально перечислены и все преимущества неожиданного удара на Западе. В своей традиционной манере Гитлер сделал важный упор на психологические факторы.
Все, что можно сделать для успешного наступления, должно быть сделано; все, кто боеспособен, должны быть поставлены в Германии под ружье. Исключительно важное значение имеют силы люфтваффе; воздушная мощь должна быть задействована в полном объеме, чтобы не дать противнику осуществить концентрацию сил, подготовиться к немецкому наступлению, а также нанести контрудар. Если погодные условия не позволят это сделать, наступление должно быть отложено до тех пор, пока они не станут благоприятными.
Как и обычно, чисто военные аргументы Гитлер изрядно разбавил политическими. Гитлер утверждал, что цель западных держав состоит в том, чтобы сокрушить и разрушить Германию с ее 80–миллионным населением, которую он создал. Столкновение поэтому рано или поздно неизбежно; а коли так, то надо нанести удар первыми, причем в самое подходящее для этого время. В соответствии со своим старым излюбленным тезисом о превентивной войне Гитлер говорил о необходимости уничтожить раз и навсегда способность Франции и Англии нанести серьезный и ощутимый удар по Германии с целью подорвать консолидацию и успешное развитие германской нации. Поэтому цель Германии в данной войне должна состоять в уничтожении ее врагов. Если Германия промедлит, то Англия и Франция окажут мощное давление на Бельгию и Голландию, чтобы те отказались от нейтралитета. В таком случае будет ликвидирован важнейший защитный буфер, прикрывающий сердце Германии – Рур.
За меморандумом вскоре последовала «Военная директива № 6», составление которой было завершено за день до появления меморандума. В преамбуле этого документа были повторены аргументы, приведенные в меморандуме. Затем последовала серия пространных приказов о наступлении на Западе, цель которого, как в них говорилось, состояла в том, чтобы разгромить мобильные силы Франции, захватить Бельгию, Голландию и северо–восточную Францию, создав таким образом защитный буфер для Рура, а также оперативный плацдарм для ведения морских и воздушных операций против Англии.
Речь Чемберлена от 12 октября 1939 года показала, что в существующих условиях мир невозможен; то есть, что он невозможен с правительством Гитлера. Фашистский диктатор этого как раз и ждал; теперь он имел все основания заявить, что мирной альтернативы более не существует и что наступление остается единственной возможностью позитивного развития событий для Германии. Именно разговорами о возможном достижении мира Гитлер пытался смягчить впечатление от своих выступлений перед генералами начиная с 27 сентября 1939 года; теперь же он имел все основания сказать, что мирная альтернатива отныне исключена. 16 октября 1939 года Гитлер заявил Браухичу, что все надежды на достижение взаимопонимания с союзниками окончательно рухнули и что теперь следует сконцентрировать все усилия на нанесении мощного удара на Западе. Примерной датой начала наступления был назван промежуток между 15 и 20 ноября 1939 года. Несколько дней спустя был получен доклад о том, что перевооружение и переоснащение танковых и моторизованных частей будет завершено к 10 ноября и дата начала наступления, соответственно, была перенесена на более ранний срок – 12 ноября 1939 года.
Тем временем Браухич и Гальдер подошли вплотную к моменту истины – им было необходимо решить, какова будет позиция ОКХ по вопросу о планируемом наступлении. Судьбоносное решение было принято после длительного обсуждения, состоявшегося 14 октября. В дневнике Гальдера – а мы не должны забывать, что этот дневник был доступен для пользования и другим лицам, – содержится лишь краткий перечень вопросов, которые были подняты во время этого обсуждения. Эта запись в то же время представляет собой своего рода шедевр по части краткого и емкого изложения дела по существу; в рамках такого изложения один из названных пунктов явно означал выступление против режима, другими словами – переворот. В дневнике указаны три возможных варианта отношения к наступлению, каждый из которых сформулирован одним или двумя словами: наступление, ожидание, коренные преобразования.
