Несмотря на лаконичное и завуалированное изложение обсуждения в дневнике Гальдера (как уже отмечалось, такой язык был характерен для дневника в целом), не составляет труда воспроизвести это обсуждение более подробно. Хотя в записи в виде пронумерованных пунктов приводятся заявления Браухича, однако, поскольку они были ответом на то, что говорил Гальдер, можно установить на этом основании, что именно говорил начальник штаба ОКХ. Первая возможность, по сути состоявшая в том, чтобы покорно и безропотно согласиться с планами Гитлера, была, судя по всему, отвергнута без всякого обсуждения. Третья возможность, состоявшая в том, чтобы предотвратить наступление путем осуществления переворота, была, по мнению Браухича, наихудшим вариантом; он назвал ее «отрицательной и разрушительной», поскольку при подобном подходе противнику предоставлялась возможность «предпринять целенаправленные шаги по ослаблению Германии» и затем «воспользоваться этим». Оба пришли к взаимному согласию относительно того, что наилучшей является «нейтральная» позиция, состоявшая в том, чтобы следить в режиме ожидания за развитием событий и одновременно «использовать любую возможность для заключения мира». Имел ли Браухич последней фразой в виду что–то конкретное, или же это была просто риторика, до конца не ясно.
Естественно, Гальдер был удовлетворен тем, что принятие мучительного и крайне трудного решения – осуществлять переворот или нет – откладывается на максимально возможный срок, тем более что, как сейчас уже абсолютно ясно, в случае, если бы Гальдер принял решение «идти путем переворота», то идти ему бы пришлось без Браухича. В чем Гальдер расходился во мнении со своим начальником, так это в степени готовности идти по пути, считавшемуся ими наихудшим и наименее желательным. Браухич, можно сказать, не рассматривал государственный переворот в качестве практической возможности; для него по очередности она была на самом последнем месте. Гальдер считал такое развитие событий практически возможным, причем в этом случае, по его мнению, наилучшим вариантом были бы согласованные совместные действия его и Браухича; однако в случае отказа Браухича идти по этому пути Гальдер был готов идти по нему и без него. В отличие от политически инертного Браухича Гальдер по принципиальным соображениям хотел, чтобы нацистскому режиму был положен конец, а не просто таким образом добиться заключения мира. Еще год назад он заявил, что готов поддержать такое развитие событий, и после этого много раз в принципе подтверждал свою позицию в этом вопросе. В течение последующих недель, если, конечно, вопрос не снялся бы сам собой ввиду отмены Гитлером приказа о наступлении, ему предстояло принять крайне важное решение. Однако до тех пор, пока не началась полноценная подготовка к осуществлению переворота, возможности каких–то действий с его стороны были весьма ограниченны. У него был небольшой выбор: либо вообще ничего не предпринимать, либо попытаться придумать, как осуществить убийство Гитлера.
На пути к перевороту
В те напряженные недели, когда перед заговорщиками прямо и определенно стоял вопрос о том, где, когда и каким образом должен осуществиться переворот, причем этот вопрос требовал немедленного ответа, во весь рост вставал и еще один болезненный вопрос: необходимо ли убить Гитлера? Среди оппозиционеров в абвере этот вопрос стал предметом бесконечного обсуждения. Канарис, будучи убежденным противником применения насилия по отношению к личности, был против организации убийства. Донаньи и Юстас Делбрук, еще один участник оппозиционной группы в абвере, были против убийства Гитлера по религиозным мотивам. Они были удивлены тем, что такой истовый католик, как Йозеф Мюллер, полностью разделял точку зрения Остера в этом вопросе, который, как уже отмечалось, считал, что Гитлера необходимо уничтожить при первой появившейся возможности. Однажды Донаньи посоветовал Мюллеру спросить мнение папы относительно того, является ли убийство тирана оправданным с моральной точки зрения. Баварец ответил на это, что такой вопрос является делом совести отдельного человека, и каждый должен решить его для себя сам. На вопрос о том, поднял бы он этот вопрос во время исповеди, Мюллер ответил, что, по его мнению, на подобный вопрос человек должен дать ответ лишь перед самим собой и перед Богом.
Как и другие, Гальдер неоднократно выражал сомнения в успехе тщательно подготовленного государственного переворота, который был бы расписан буквально по этапам; он считал, что арест Гитлера будет не концом проблем, а началом новых, причем бесконечно трудных и опасных. Гальдер всегда разделял точку зрения, согласно которой наиболее надежная гарантия успеха состояла в том, чтобы раз и навсегда избавиться от Гитлера. Бесчисленное множество раз он яростно восклицал в кругу наиболее близких ему участников оппозиции: «Может кто–нибудь, в конце концов, прикончить эту собаку!» Ведь в этом случае одним махом решалось сразу столько проблем: и вопрос верности военной присяге, и опасение, что Гитлера освободят или помогут бежать из–под ареста, и возможность начала гражданской войны. По свидетельству Гизевиуса, Гальдер еще за год до описываемых событий предлагал организовать дело таким образом, чтобы все выглядело так, будто бы диктатор погиб в результате случайного инцидента. Например, в случае начала войны Гитлера можно было бы уничтожить, открыв минометный огонь по его поезду, а потом сказать, что он погиб в результате вражеской атаки с воздуха. Это предложение с наибольшим постоянством рассматривалось в рядах оппозиции, о чем, в частности, свидетельствуют Эцдорф и Гроскурт. Маленькая группа из наиболее доверенных лиц, допуск в которую был строжайше ограничен, сформированная Гроскуртом (в нее помимо Гроскурта входили только Шрейдер, Фидлер и Эцдорф), практически ежедневно рассматривала те или иные возможности уничтожения тирана, которые, по ее мнению, были наиболее реальными и эффективными.
Гальдер вскоре вновь вернулся к мысли подстроить инцидент со смертельным исходом. Он всегда был противником того, чтобы это выглядело как откровенное политическое убийство, совершенное непосредственно кем–то из членов оппозиции. Однажды он сказал Остеру, что не имеет смысла избавляться «от такого человека», используя «какое–либо высокопоставленное лицо, будь то военное или гражданское; в других странах для таких целей нанимают либо профессионала, действующего в качестве частного лица, либо какого–нибудь отчаянного смельчака». Тем не менее к середине октября 1939 года Гальдер уже подумывал о том, чтобы убить Гитлера самому; он стал брать с собой пистолет всякий раз, когда ходил на совещания в рейхсканцелярию. 31 октября 1939 года, переполняемый эмоциями и со слезами на глазах, он сказал Гроскурту, что носит в кармане пистолет «уже несколько недель».
Когда автор показал Гальдеру эту запись, сделанную Гроскуртом, тот подтвердил, что она верна. В течение той осени он много раз был на совещаниях в рейхсканцелярии с пистолетом в кармане; это же он неоднократно делал и в течение последующих трех лет. Наиболее близок к тому, чтобы применить оружие, Гальдер, по его словам, был в 1942 году в Виннице, однако ни тогда, ни в какое другое время он не смог заставить себя это сделать, поскольку, «как человек и как христианин, не мог стрелять в безоружного». Также он опасался, что в случае совершения им покушения нацисты отомстят его сотрудникам в Генеральном штабе.
