К сожалению, раздел, посвященный конституции и государственному устройству новой Германии, оказался среди тех частей документа, которые были уничтожены. Та же участь постигла и раздел «Первоочередные меры», если не считать несколько сохранившихся слов в начале раздела о взятии под контроль, в частности, газет и радио. В этот раздел были включены положения, выработанные в результате выполнения указания Гальдера Гроскурту составить план действий по осуществлению переворота. Интересно, что Гальдер, вспоминая в 1952 году о работе Гроскурта в рядах оппозиции и тех услугах, которые он ей оказал, подтвердил, что в составленный в октябре 1939 года меморандум были включены проработанные до деталей предложения о ликвидации СС и гестапо, захвате радиостанций, установлении контроля над прессой, действиях командиров частей на местах по «зачистке» территории от нацистов и т. п. В то время Гальдер высказывал свою поддержку и симпатию в отношении этого меморандума, подчеркивая при этом, что он обсуждал документ с Беком в 1940 году и им была дана ему очень высокая оценка. Гальдер также сказал, что показывал документ Браухичу. По словам Эцдорфа, именно Гроскурт доставил документ Гальдеру и Штюльпнагелю, а также Беку и в центр Сопротивления в абвере. Через тот или иной канал этот документ попал и в руки Герделера, который обсуждал его с Хасселем 30 октября 1939 года.
Эцдорф отмечает, что Гроскурт доставил документ и командующим Западной группировкой, однако если это и было сделано, то значительно позднее. В личном и служебном дневнике Гроскурта нет никаких записей относительно такого рода поездок, совершенных в тот период
[125]
.
Хотя Гальдер и высоко оценил этот меморандум, он ничего не сказал о том, какое воздействие оказал на него этот документ в то время, когда он был составлен. Гальдер все более и более разочаровывался в командующих Западным фронтом; их отношение к происходящему действовало на него обескураживающе. О том, насколько мало симпатий они испытывали как к самому наступлению, так и к человеку, который отдал приказ об этом наступлении, видно из того, что никто из тех, в отношении кого велся зондаж со стороны оппозиции относительно их желания присоединиться к перевороту против Гитлера, не доложил об этом кому следовало. Однако можно ли было все же добиться от них участия в планируемой акции? На эту тему Гальдер вел бесконечные дискуссии со своей правой рукой и заместителем Штюльпнагелем, которого он позднее охарактеризовал как «прекрасного солдата и прусского дворянина с головы до пят».
Штюльпнагель обладал огромной силой духа и энергией и не собирался уклоняться от участия в перевороте даже и в том случае, если в нем откажется участвовать Браухич. По его мнению, они бы смогли обойтись и без него. Он понимал, что в таком случае Браухича надлежало каким–то образом нейтрализовать, и вызвался сам сделать это. «Я запру его в его кабинете, а ключ выброшу в унитаз», – постоянно повторял он Гальдеру, дрожа от ярости и возбуждения.
Однако Гальдер, за исключением моментов душевного подъема, считал, что переворот будет крайне трудно успешно завершить даже в случае участия в нем Браухича, а уж без него будет совершенно безнадежным делом. Молодые солдаты, как он был уверен, охваченные победными настроениями после успеха в Польше, в этом случае переворот не поддержат. Такой вывод он делал, глядя на своих четырех зятьев, капитанов сухопутных сил, которые были для него показателем настроения этой группы военных. Для того чтобы закончить наконец не приводившую ни к каким результатам дискуссию, Гальдер поручил Штюльпнагелю совершить поездку на Западный фронт и посетить пункты управления войсками, чтобы выяснить обстановку на месте из первых рук.
Историки, изучающие деятельность оппозиции в тот период, пытались определить, когда Штюльпнагель отправился выполнять полученное от Гальдера задание. Было определенное искушение утверждать, что он сделал это в ходе поездки на Западный фронт, состоявшейся 29—31 октября 1939 года. Однако имеющиеся свидетельства на этот счет, хотя они и являются косвенными, убедительно опровергают подобное предположение. Если бы Штюльпнагель вернулся из этой поездки с однозначно плохими новостями, то разве мог бы тогда Гальдер в это же время принять первое и единственное свое решение о необходимости осуществления переворота?
[126]
Сам Гальдер мало что в этой связи проясняет. «В течение нескольких недель, – сказал Гальдер Шпрюнкхаммеру в 1948 году, – Штюльпнагель ездил от одного командного пункта к другому, из одной дивизии в другую».
Поскольку нет никаких свидетельств того, что Штюльпнагеля не было в Цоссене длительное время в ходе описываемого периода, не считая упомянутой короткой поездки, а также и в течение ближайших месяцев, то слова Гальдера, если они вообще относятся к описываемому периоду, могут означать лишь то, что к определенному выводу Штюльпнагель пришел лишь по окончании серии поездок, продолжавшихся в общей сложности либо несколько недель, либо несколько месяцев.
Итоговое впечатление от этих поездок у Штюльпнагеля было удручающим. Как выяснил Канарис в ходе своей поездки на Западный фронт в середине октября 1939 года и в чем он убеждался в последующих аналогичных поездках, никто из командующих войсками не хотел брать на себя никаких обязательств, особо при этом подчеркивая, что, если бы даже они и приняли решение о поддержке переворота, войска не стали бы выполнять их приказов. Как образно выразился в этой связи Рундштедт, «если я обнажу меч, он разломится у меня в руке». Из трех командующих группами армий лишь старый и стойкий Лееб был готов идти до конца. «Я сделаю все то же, что и вы, – писал он Гальдеру в записке, переданной тому Штюльпнагелем. – Я знаю вас с юности. Если вы скажете, что это следует сделать, я это сделаю». Как вспоминает Гальдер, Штюльпнагель вернулся обескураженным и осознавшим неудачу. «Вы правы, Франц, – признал он, – там ничего не получается»
[127]
.
Было ли это главной целью его поездки или нет, но можно с уверенностью утверждать, что Штюльпнагель сделал все, что смог, чтобы «измерить политическую температуру» на командных пунктах Западного фронта и выяснить настрой командующих. Следует, однако, отметить, что как записи в дневнике Гальдера, посвященные этой поездке, так и в высшей степени энергичный настрой Штюльпнагеля в работе по подготовке переворота как раз в дни сразу после его возвращения ясно свидетельствуют о том, что получить столь сильные отрицательные впечатления, о которых упоминает Гальдер, во время именно трехдневной поездки в конце октября он никак не мог, хотя, безусловно, не было никаких сомнений по поводу отношения высшего комсостава Западной группировки к планируемому наступлению. Гальдер уже имел информацию об этом из самых различных источников. Каждый командующий группой армий был озабочен проблемами, которые могли возникнуть именно в его зоне ответственности.
