– Отпусти его! – завопил я, но было поздно.
Никита дернул и отскочил с оружием в руках. Раздалось громкое ФУХХ! В сгущающихся сумерках я разглядел, как края рыхлого блина, которым стало основание башни, приподнялись, выпустив поток насыщенного озоном воздуха, и с мягким хлопком упали на асфальт. От того места, где раньше был автомат, к нам покатилась волна искажения: асфальт плавился и лопался, с шипением выпуская потоки газа.
– Идиот! – завопил я, бросаясь прочь, и чуть не ударился грудью о нижние ступени пожарной лестницы, протянувшейся к крыше цеха. Обернулся – Никита бежал следом – и полез.
До крыши было далеко, подниматься пришлось долго. Волна, достигнув стены, помедлила, будто в раздумье, и поползла вверх. Огромные бетонные плиты лучше противостояли аномальной энергии, а вот лестница под нами стала вытягиваться двумя колбасками.
Быстро темнело. Дыхание с хрипом вырывалось из груди, в коленях неприятно щелкало, ныли запястья. Порыв ветра чуть не сбросил меня, я навалился на низкий парапет, перелез. Развернулся – Никита был парой метров ниже, полз, обратив вверх искаженное от усилий лицо, спасенный автомат качался за спиной, и лестница под напарником уже почти исчезла, он взбирался словно по двум валикам теста.
Пригоршня схватился за бетонный край, я вцепился в его воротник. Лестница вытянулась парой толстых нитей, качнулась – и полетела вниз, чтобы через несколько секунд с мягким хлопком упасть на асфальт в виде бесформенной кучи.
Ноги напарника закачались в воздухе. В полутьме я едва различал бетонную стену цеха, асфальт метрах в тридцати и выпученные глаза Никиты.
Я помог ему переваливаться через край, и мы растянулись возле парапета.
– Идиот! – повторил я. – Чуть не угробил обоих. Говорил же – брось его!
– Да как же – «брось»?! – зашипел он в ответ. – Сколько у тебя патронов осталось к «пять-семь» твоему?
– Двадцать!
– А у меня к «зигану» – тридцать! Как мы без «калаша»? К нему хоть два рожка еще есть!
Не спасут нас эти два рожка, – проворчал я, поднимаясь.
Никита встал на парапет и осмотрелся. Я сделал то же самое, но порыв ветра заставил нас спрыгнуть обратно.
Толком уже ничего было не разглядеть. В центре бетонного прямоугольника крыши стояла надстройка с приоткрытой дверью – и больше ничего здесь не было. Заглянув в будку, я направился к другому краю крыши; Никита обошел ее по периметру и вскоре оказался рядом. Ветер налетал порывами, было свежо и влажно – кажется, вот-вот пойдет дождь. В темноте едва виднелись заводские корпуса, из-за ближайшего лился ровный тусклый свет.
– Что это там светится? – спросил Никита.
– Не знаю, – сказал я. – И знать не хочу.
– Главное, ты на это посмотри!
Он показал направление, и я увидел огонь прожектора далеко слева. Должно быть, он горел на другой стороне утопающего во мраке городка. Узкий конус света то обращался к небу, то скользил по земле и домам вокруг.
– Да кто ж здесь засел, в этом городишке? – изумился Пригоршня. – Откуда электричество у них?
Мы услышали сухой хрустящий рокот.
– «Вертушка», – сказал напарник. – Химик, слышишь? Вертолет! Прячемся!
Мы бросились к надстройке, Никита рванул дверь. Железные петли застонали, с них посыпалась ржавчина.
Присев под стеной будки, мы выглянули в дверной проем. Рокот стал громче, над крышей возник ослепительно белый луч, скользнул по краю и протянулся куда-то вниз, к земле. Вертолет летел быстро, луч двигался, выхватывая из мрака фрагменты крыш и стен. Необычный хрустящий рокот начал стихать, и вскоре луч погас, хотя перед глазами еще долго плавала огненная полоска.
– Улетел, – сказал Никита. – Какой-то звук подозрительный. Очень уж тихий для «вертушки». Так, ладно. – Он уселся на рваное тряпье под стеной, вытянул ноги и положил автомат на колени. – Во-первых, пожрать надо. Во-вторых, обмозговать ситуацию.
Пока напарник доставал спецпаек, я вытащил из кармана жилета фонарик, включил и положил на пол.
– Нечего тут обмозговывать, – сказал я, срывая крышку с консервы. – Мы ничего не понимаем, вот и все. Мало информации.
– Нет, ну почему, – заспорил он. – Во-первых, воздушная паутина. Она тут какая-то не такая, плюс слезы на ней…
– Та здоровая слеза превратилась в телепорт, – сказал я. – Но такой… узкоместного толка, что ли.
Да, правильно. Одна половина мужика была в одной точке пространства, другая – в другой, неподалеку. И при этом его не разорвало на части, а как бы… как бы растянуло.
И еще новая аномалия, воронка. И еще мы знаем: в городе этом, из которого сигнал SOS идет, есть военные.
– Не обязательно. «Вертушка» может какому-нибудь клану принадлежать.
– Да чё-то сомнительно.
– Скажем так: в городе есть кто-то, кому под силу поддерживать вертолет в рабочем состоянии и доставать к нему топливо. И вряд ли сигнал посылали они. Думаю, кто-то еще здесь прячется. Если только сигнал о помощи – не ловушка. Да, и кстати, мне показалось, что действие этого мрака, который всё подряд растворяет, похоже на действие зыби. Может, он и есть зыбь, только модифицированная, изменившаяся после катастрофы?
– Может, и так. И еще, Химик. Здесь есть шатуны.
Я кивнул. Это мне не нравилось больше всего: двойников, судя по всему, создает Ноосфера, хотя зачем – неясно. То ли таким способом она исследует людей, то ли у нее какая-то иная цель. Раньше шатуны возникали во время выбросов из ЧАЭС. Оставаться во время выброса на поверхности нельзя, аномальная энергия сожжет мозги – ты либо умрешь, либо обезумеешь. Но иногда человек не успевает или вообще не имеет возможности спрятаться, таких Ноосфера и копирует, хотя не всех. Оригинал, как правило, погибает, его копия – или дубль, или двойник, или шатун – возникает в произвольном месте Зоны. Хотя мы слышали как минимум про одного оригинала, который не погиб: сталкера по кличке Болотник. Вернее, мы были знакомы с Болотником-копией, который утверждал, что убил своего оригинала, зарезал его, не разобравшись, кто это такой.
Так или иначе, шатуны возникают после выбросов. И с каждым днем их становится все больше, будто сила Ноосферы растет. Двойники не нападают, если не напасть на них, только защищаются, но все равно – мне они кажутся самыми опасными созданиями Зоны, есть в них что-то очень чуждое, нечеловеческое, по сравнению с ними двухголовые химеры или полтергейсты кажутся домашними канарейками и котятами. Ну, в крайнем случае – тараканами и крысами, но все равно привычными, родными даже.
– Никита, – сказал я, – мы про шатунов практически ничего не знаем. Только то, что их, по словам Картографа, Ноосфера создает, а зачем – неясно. Точно так же мы не знаем и то, есть ли шатуны в городе или нет.
– Но мы же видели!
– Одного только. Может, он случайно сюда забрел. И его выдры растерзали наверняка. Короче: завтра надо со всем разбираться.
