Снег заканчивается, едва только светает. Ноги и руки у меня так затекли и онемели, что совсем не слушаются. Я заставляю себя подняться, превозмогая боль.
Когда я разминаю мышцы, Лилиан следует моему примеру. Она совершенно измотана, но не жалуется. Ей тоже больно, но этого не показывает: только крепче сжимает челюсти и двигается медленнее и осторожнее. Когда мы понимаем, что можем идти, уходим от пещеры.
В небе, как это обычно бывает после снегопада, догорают звезды, а искусственная луна низко нависает над нашими головами. Вокруг свежо и красиво. Каждый шаг мы делаем осторожно, с опаской: кто знает, что лежит под толщей снега? Я увязаю по щиколотку, Лилиан тяжело дышит за моей спиной. Мы идем очень медленно.
Я не хочу думать о случившемся, но против воли возвращаюсь к этому – вновь и вновь.
Она видела мертвецов.
Она спала, но знала, что нужно бежать прочь из пещеры.
Я соскальзываю со склона и поворачиваюсь, чтобы поймать Лилиан. Удерживаю ее и уже хочу отпустить, как вдруг она хватает меня за рукав.
Я смотрю на нее. Хотя она бледна от усталости, а под глазами у нее залегли темные круги после бессонной ночи, смотрит она на меня настойчиво.
Она хочет, чтобы случившееся было доказательством ее правоты – что голоса настоящие, что она не сошла с ума. Она ждет, что я признаю это.
Но то, что случилось ночью, невозможно. Никто не может знать, что случится, если оно еще не случилось. У меня нет объяснения, я не могу об этом думать. Я должен придерживаться задуманного плана и вытащить нас отсюда.
Меня научили быть глухим к подобным мыслям, чтобы продолжать действовать. Меня научили шагать вперед.
Я отвожу взгляд и слышу, что у нее перехватило дыхание. Представляю, как ее лицо становится безучастным, но я не могу на нее смотреть. Она отпускает мою руку. Я поворачиваюсь и иду вперед.
Мне казалось, что вчера было слишком тихо и неловко, но вчерашний день не сравнится с сегодняшним. У меня сердце обливается кровью, когда я смотрю, как она пробирается сквозь снег, безнадежно сгорбившись.
Мы молча идем по снегу, с трудом переставляя налитые свинцом ноги. Через несколько часов тишина настолько осязаема, что кажется разделяющей нас каменной стеной.
Когда мы останавливаемся, я тянусь за флягой, но понимаю, что она пропала. Я поднимаю на Лилиан взгляд, и мы, кажется, одновременно понимаем: фляга осталась вместе с одеялами, погребенная под завалом. Я закрываю глаза и пытаюсь успокоиться. Без фляги нам придется пить из ручьев и ключей, а так и недолго подцепить какую-нибудь местную заразу.
Лилиан уходит первая. Возможно, она не понимает, что для нас означает потеря фляги. Может, понимает и просто уходит.
Когда мы наконец разбиваем лагерь, то вместе расчищаем от снега место для постели, рвем траву, выковыриваем из земли ветки и камни, делаем углубление, чтобы было удобнее лежать. Без одеял нам придется укрываться всем, что найдем.
Мы растапливаем снег в кусочке ткани, оторванном от длинных рукавов комбинезона Лилиан, и пьем по капельке воду, которая просачивается сквозь материю. Воды ничтожно мало, но много снега есть нельзя – тоже можно заразиться. Я лезу в мешок за фонариком, чтобы положить его возле себя на ночь, и мне под руку попадается металлический чехол с фотографией. Я все думаю, почему Лилиан, перед тем как убежать, схватила мой вещмешок. Почему, охваченная таким сильным страхом, она подумала, что нужно взять с собой припасы?
И тут меня осеняет. Она не знала наверняка, что я пойду за ней, и могла меня заставить, только прихватив с собой мои ценные вещи.
У меня на языке вертятся слова, но она даже не смотрит на меня, и я не знаю, что сказать.
Когда я ложусь позади Лилиан, то по ее позе понимаю все невысказанные слова. Она напряженная и угрюмая и с трудом терпит меня рядом с собой. Будь сейчас теплее, будь у нас одеяла, будь у нее выбор, она спала бы по другую сторону костра. На мгновение мне кажется, что она сейчас что-то скажет, дыхание ее замирает… – но она молчит.
Никто из нас не сказал за весь день ни слова. Засыпаем мы не скоро.
Наутро просыпаемся чуть позже, чем обычно, – прошлая бессонная ночь сказалась. Лагерь сворачиваем быстро: всего-то и надо что упаковать наши припасы и съесть пополам одну из нескольких оставшихся упаковок пайка.
Я разминаю мышцы, а Лилиан затягивает потуже шнурки на ботинках. Когда мы отправляемся в путь, я понимаю, что она решила идти наравне со мной и не отставать. К тому времени, как мы доходим до перевала, она учащенно дышит, плетется сзади, несмотря на то что изо всех сил старается держаться рядом, и смотрит себе под ноги.
Сверху открывается зрелище, от которого захватывает дух: холмы тянутся вниз на десятки километров и сливаются с лесом, который отсюда кажется лишь темной полосой. Между подножием горы и лесом лежит «Икар».
Развалившийся на части при крушении, он раскинулся на много километров. Большая часть корабля осталась целой, хотя многие отсеки разрушились, не выдержав силы гравитации; по земле протянулась борозда, оставшаяся после торможения. Сердце гулко стучит у меня в груди: я пробегаю взглядом по обломкам – расплющившимся спасательным капсулам, которые не сумели отсоединиться от корабля, пока тот не начал падать; расплавленные до неузнаваемости металлические глыбы, сгоревшая обшивка…
На «Икаре» было пятьдесят тысяч человек. Хотелось бы верить, что хоть кто-то пережил эту катастрофу. Среди капсул, что я вижу, нет ни одной целой. Корабль не подлежит восстановлению.
Но не из-за этого я едва не падаю на колени.
Над остовом «Икара» должен кружить спасательный корабль. Команды спасателей, как муравьи, должны ползать по всему кораблю. Там должны быть люди, жизнь, спасение… Но перед нашим взором раскинулось огромное кладбище. Все это время я цеплялся за надежду, что мы просто не заметили их прибытия, что, если мы как можно скорее доберемся до места крушения, нас будут поджидать спасатели. Но здесь нет даже намека на других выживших.
После всех невзгод, что мы пережили, я наконец признаюсь себе в том, о чем старался не думать с минуты крушения.
За нами никто не прилетит.
И я не знаю, что нам еще делать, кроме как пытаться выжить. В обломках корабля и капсул погребены солдаты, с которыми я дрался на тренировках, люди с нижней палубы. Мужчина, который тайком пробрался в салон первого класса и хотел поговорить с Лилиан. Ее друзья, телохранительница, кузина.
Я делаю глубокий вдох и разворачиваюсь, чтобы начать спуск с горы.
– Просто… просто остановись, – за спиной звучит надтреснутый голос Лилиан, хриплый из-за того, что у нее пересохло в горле, и срывающийся от волнения.
Застыв на месте, она смотрит вниз на корабль. Девушка вся раскраснелась или, скорее всего, обгорела, волосы, влажные от пота, спереди завиваются. Когда она обращает на меня горящий взгляд, я вздрагиваю.
