Она показывает на гипнотизирующий голубой свет внутри металлической рамы.
– Ты не понимаешь? Это и есть разлом.
Я хочу ответить, но тут лампы на потолке вспыхивают и гаснут, и комнату освещает только голубой свет в раме. Огоньки мигают один раз – «да».
– Господи, – шепчет Лилиан, глядя на портал. Ее бросает в пот, и рука, которую я держу, становится холодной и влажной. В мерцающем голубом свете, исходящем от металлической рамы, сложно разглядеть, но, кажется, глаза у нее еще сильнее ввалились, а круги под ними стали темнее.
– Лилиан?
– Это они.
– Что…
Но тут я вижу, каким взглядом она смотрит на раму. И понимаю, что она имеет в виду.
– Существа, объекты – это шепоты. Они питают энергией всю станцию. Свет, энергия исходят от разлома, который открыл мой отец, – проход между измерениями. И они здесь, заточены в раму, которую исследователи построили вокруг разлома.
Свет бешено мигает, и флуоресцентные лампы на потолке взрываются, засыпая металлический пол дождем стеклянных осколков. Голубые огоньки лихорадочно пульсируют внутри рамы, сдерживающей разлом.
– Жизненные формы на основе энергии… – говорю я шепотом.
Внезапно у Лилиан подгибаются колени, и она со стоном падает, отпустив мою руку.
У меня замирает сердце, и я бросаюсь к ней.
Ее бледная кожа теперь почти прозрачна: я вижу темные вены на ее руках. Она с трудом поднимает голову и силится вдохнуть.
Когда я кладу руку ей на плечо, кусочек платья рассыпается от прикосновения. Как цветок. Как фляга.
Ее убивает то, что она так близко к шепотам. Все проявления усиливаются в тысячу раз. Нужно увести ее отсюда. Я беру ее за талию и поднимаю на ноги. С каждым движением платье по частям превращается в пыль. Ткань трепещет и расслаивается, и в воздухе будто летает пепел. Я быстро снимаю куртку и закутываю Лилиан, а потом поднимаю на руки.
«Они – источник энергии», – слышу я ее голос.
И они теряют силы.
Я ничего не соображаю, но поворачиваюсь к проходу, чтобы вытащить ее наружу. Знаю лишь то, что нужно ее увести.
Возле лестницы она немного приходит в себя и поднимается сама. Я усаживаю ее на стул в пункте управления.
Я обращаюсь с ней очень нежно, но она до сих пор дрожит. Очевидно, что она связана с существами в разломе. Энергия, питающая станцию, – та же энергия, что поддерживает ее жизнь здесь, со мной.
Лилиан пытается успокоиться. Ее взгляд прикован к дальней стене, и на мгновение, когда она замирает, у меня чуть не останавливается сердце. Но потом я следую за ее взглядом: она смотрит на жестокие рисунки, на которые мы все это время старались не обращать внимания.
Она пристально рассматривает человека, нарисованного красной краской.
– Тарвер, я знаю, что это за рисунки. – Ее надтреснутый голос не громче шепота и дрожит от напряжения. – Видишь? – Она с заметным усилием поднимает руку и показывает на другой, тоже в красных тонах, а потом на еще один. – Здесь везде человек. Видишь отпечатки рук рядом с ними? Это одни и те же руки. На первом рисунке он сворачивает шею. А здесь – пронзен копьем. Тут – горит. Это один и тот же человек, снова и снова. Тарвер, исследователи, которые были на станции, сами делали это с собой… Ее голос срывается, и она заставляет себя выдавливать слова. – А потом шепоты их возвращали – как меня.
– Боже… ты права… – У меня голова идет кругом, и разум не знает, за что ухватиться. – Они возвращались снова и снова.
В каждой четко прорисованной фигуре на стене я вдруг вижу людей, которые умирали и возвращались. Рисунки окружены отпечатками рук и эмблемами компании Лару – огромные жирные лямбды нарисованы рядом. И внезапно голубые спирали, разбросанные тут и там среди рисунков, обретают новый смысл. Это разлом и его узники.
Взгляд Лилиан скользит по рисункам, которые становятся все более жестокими и безумными и постепенно переходят в непонятные каракули. И в конце – одинокий смазанный отпечаток руки.
И больше ничего.
Я знаю, что мы с ней понимаем одно и то же. Вот что они здесь нашли. Они умирали и оживали и в конце концов сошли с ума. Они пришли сюда изучать существ, вернувших мне Лилиан, или же убить их, и открыли для себя своего рода бессмертие.
И так продолжалось до тех пор, пока… что? Пока шепоты не ослабли и больше не смогли их возвращать и одновременно питать энергией станцию, и исследователи умерли по-настоящему? Пока «Компания Лару» не вытянула шепоты из другого измерения и не спрятала это место?
Я смотрю на стену, но тут Лилиан слабо ударяет рукой по полу.
– Как можно это выбрать? Жить в заточении и постоянном страхе, что ты распадешься на части?
Ее голос звучит сдавленно.
Хотел бы я подойти к ней и обнять. Но между нами будто лежит пропасть.
– Может, для них это происходило по-другому, когда здесь было много энергии. А нам достались остатки после компании.
– И когда я исчезну, им не хватит энергии меня вернуть.
Она говорит так, будто хочет этого. У меня перехватывает дыхание, и я с болью смотрю на нее.
– Я хочу заснуть, – шепчет она. У нее бледное лицо, а глаза потемнели. – Я хочу… Да, это разобьет тебе сердце, ты будешь горевать, но… но ты придешь в себя. В компании поймают сигнал, и ты отправишься домой. И… встретишься с родителями, и увидишь свой сад, и… Станция прекратит свое существование, и шепоты найдут покой. Я найду покой. Мы этого хотим. Настоящий покой, а не тот холод, та…
– Лилиан, мне не нужно приходить в себя. Я не хочу. – Мой голос такой же сдавленный, как и ее. – Мне нужна ты. Мы найдем способ прекратить это, добудем энергию, чтобы вернуть тебя по-настоящему. Я не потеряю тебя во второй раз.
– Ты ничего не потеряешь, Тарвер. Лилиан уже умерла.
На ее лице отражается внутренняя борьба, глаза крепко зажмурены, губы плотно сжаты, но по щекам катятся слезы.
И впервые я понимаю, что она страстно хочет остаться. Впервые понимаю, что, возможно, она настаивает быть порознь, потому что не хочет вновь все потерять.
Я медленно протягиваю к ней руку и, наконец, сжимаю ее ладонь. Она закрывает глаза, задерживает дыхание. Даже если мое прикосновение и причиняет ей боль, она не отдергивает руку.
– Что бы они со мной ни сделали, чем бы я ни была, Тарвер, – я люблю тебя. Не забывай об этом.
Я прижимаю ее к себе, и она утыкается лицом мне в грудь. Я обнимаю ее, пока она не засыпает. Ее дыхание согревает мою кожу. Впору праздновать победу: она здесь, со мной, наконец-то приходит в себя. Вот только похоже это на прощание.
Я снова спускаюсь под станцию, и металлические ступеньки холодят руки. Наверху сейчас ночь, но здесь, внизу, свет от флуоресцентных ламп режет глаза. Шаги эхом разносятся по коридору, когда я иду в ту комнату.
