Наибольших успехов европейская артиллерия добилась во Франции. Карл VII для того, чтобы с помощью пушек изгнать из Франции англичан, нанял двух талантливых братьев – Жана и Гаспара Бюро. Кажется, что французы действительно делали лучшие пушки, чем кто-либо до них, так как начали с большой легкостью брать занятые англичанами города и замки. При осаде Аркура в 1449 году «первый же выстрел насквозь пробил вал наружной стены, это была хорошая работа и равная по силе тем, кто удерживал крепость». Когда французы в 1449—1450 годах отвоевывали Нормандию, они в течение года и четырех дней взяли шестьдесят крепостей. В некоторых местах защитники не ждали, когда противник разнесет крепость на куски; как только они видели, что на позициях устанавливают большие пушки, то спешили сдаться, ибо понимали, что сопротивление безнадежно.
Иногда пушки использовали и на поле боя в начале XV века. Но эффективными они оказывались лишь в очень редких случаях, из-за того что трудно было перемещать их с одной позиции на другую. Если противник внезапно менял диспозицию и отказывался принимать бой в данном месте после того, как пушку тщательно вкапывали в землю, устанавливая на позиции, то она, чаще всего, оказывалась бесполезной.
На ход многих сражений несомненное влияние оказало изобретение маленьких, так сказать, портативных пушек – а это сразу сказалось и на военной эффективности рыцарства. В конце XIV века вновь возродилась идея рибальды, но на этот раз изобретателям пришло в голову, что огонь многих стволов будет намного эффективнее, если их не связывать вместе, а разделить и раздать по одному солдатам. Таким образом, маленькие пушки стали крепить к древку копья. Их приходилось долго заряжать, прицел был неточный, толка от них было мало, но зато военное дело сделало первый шаг на долгом пути, приведшем к современной винтовке. Из этой первой ручной пушки стреляли, просунув древко под рукой и уперев его конец в землю. Выстрел производили, поджигая порох «спичкой», куском тлевшего шнура, пропитанного раствором селитры и серы.
Эти пушки стреляли только по навесной траектории, прицелиться из такого орудия было практически невозможно, и поэтому вскоре появились куда более эффективные орудия. Ствол стали крепить к короткому древку, очень напоминающему ружейный приклад (рис. 117). Это древко можно было упирать в грудь или в плечо, кроме того, из такого оружия можно уже было и целиться. Не то чтобы прицел был точен (даже на близком расстоянии), но если из этих ружей одновременно выстреливало много солдат, то они таким залпом наносили противнику значительный урон. Оружие это не снискало популярности как у старых феодальных рыцарей, так и у профессиональных наемников, «вольных рот» и «кондотты». В Италии эти профессиональные кондотьеры вообще разработали такую тактику, что военные действия на какое-то время стали практически бескровными. Это были битвы с блеском доспехов, пестрым колыханием знамен и штандартов и лязгом и скрежетом стали, то были огромные красочные турниры. Соперники были защищены броней от опасных ран, а солдаты, против которых сегодня воевали, завтра по воле судьбы могли стать и товарищами по оружию. Не было никакого повода к настоящей вражде. Для таких начальников-кондотьеров, как Франческо Сфорца, или Карманьола, или Бартоломео Коллеони, солдаты были невосполнимым капиталом, и они не могли рисковать ими, поэтому многие битвы того времени заканчивались, не начавшись. Сначала имело место проведение разнообразных перемещений и маневров, потом обе стороны сходились и осматривали позиции. Если какой-то из полководцев решал, что его обошли и он занимает невыгодную позицию, то он просто разворачивал армию и освобождал поле без боя.
Рис. 117. Воин, вооруженный ручным огнестрельным оружием. Со скульптуры в Линкёпингском соборе в Швеции, около 1470 года.
Но все изменилось, когда появилось ручное стрелковое оружие. В 1439 году армия, нанятая Болоньей, применила огнестрельное оружие против армии, нанятой Венецией. Венецианцы пришли в такую ярость, что наголову разгромили болонскую армию. Затем венецианцы истребили всех, кто был вооружен ручными ружьями, ибо они пали столь низко, что применили «это жестокое и подлое нововведение, огнестрельное оружие». Действительно, венецианцев можно было понять: ведь если разрешить безнаказанно применять такое оружие, то война, чего доброго, станет очень опасным занятием.
И конечно, война стала опасной, ибо ничто не могло остановить прогресс военной техники, а он делал пушки и ружья все более эффективными и смертоносными. По мере того как улучшалось качество ручного огнестрельного оружия, стали готовить все больше солдат, которые умело с ним обращались. К началу XVI века огнестрельное оружие превратилось в решающую силу, и дни рыцарства были сочтены.
Для профессионального солдата, наемника, ружье стало даром небес, но для старомодного рыцаря появление ружья означало нечто дьявольское, сулило подлинную катастрофу. Традиционное пылкое мужество, блистательное, головокружительное господство над полем боя и в прошлом терпели жестокий урон то от алебард швейцарских и фламандских крестьян, то от ужасных стрел английских лучников. Но даже и это оружие в конце концов оказалось бессильным и не смогло победить рыцарство, и казалось, что оно достигло, и достигло навечно, вершины могущества и блеска – с тех пор как оружейных дел мастера создали для рыцарей самые эффективные и прекрасные по виду доспехи. Одетый в блестящее железо (не сталь – доспехи изготовляли из высококачественного железа) с головы до пят, каждая деталь которого была прекрасна уже сама по себе, будучи плодом труда лучших мастеров, рыцарь чувствовал себя богом войны. Да, он действительно выглядел как бог войны. Он превосходил любого пехотинца, пусть даже тот подбирался к нему на расстояние портняжного ярда, он был неуязвим, прекрасен, как Аполлон, и страшен, как Марс; и вот теперь крошечный железный шарик, вытолкнутый силой пороха из какой-то ничтожной трубы низким маленьким простолюдином, совершенно не умеющим драться, запросто валит его из седла в пыль, и только кровь, пачкающая великолепные доспехи вокруг маленького отверстия, пробитого презренной пулей, говорит о его бесславном конце.
Огнестрельное оружие Шекспир очень метко назвал «омерзительной селитрой». Да, она омерзительна, и таковой остается по сей день. Но рыцарский кодекс чести и несгибаемый дух рыцарей держались твердо, когда не выдерживали доспехи. В то мрачное и доблестное время в эпохе Средних веков очень многих поражали бесстрашие рыцарей и их нежелание признавать себя побежденными. Когда рыцари в 1204 году осаждали Константинополь, византийцы испытывали смешанное с ужасом восхищение яростной отвагой «франкских» рыцарей, ничто не могло их остановить, писали греческие хронисты, ибо они не боялись ничего. Не заботясь о сохранении жизни и конечностей, не обращая внимания на раны и численность врагов, они упрямо шли и шли вперед. Они наступали и теснили врага любой ценой, и так как интересовала их только победа, то они обычно и побеждали, вопреки самым неблагоприятным шансам. И если они умирали, то сами выбирали, как им умереть. Встретить свой конец в жаркой рукопашной схватке – вот предел мечтаний для воспитанного в рыцарских традициях воина, а не делать трагедию из кровавой раны – было одним из главных принципов нерушимого железного кодекса чести.
