В течение ночи 27 апреля множество русских полевых орудий, казалось, сконцентрировали огонь по рейхсканцелярии. Взрыв следовал за взрывом. Убежище содрогалось, со стен сыпалась штукатурка. Каждый момент те, кто был в убежище, ожидали, что фронт, внезапно оказавшийся так близко, откроет дорогу и ударные войска русских ворвутся в убежище.
Гитлер провел ночь, перетасовывая карты, которые стали мягкими от его чрезмерно потных ладоней. Рассеянно он слушал тех, кто снова и снова утверждал, что совершат самоубийство, когда войдет первый русский солдат.
В три часа утра 28 апреля Кребс в последний раз установил телефонную связь с Кейтелем. Кребс кричал в трубку, что, если помощь не поступит к ним в течение двадцати четырех часов, она прибудет слишком поздно. Но Кейтель все еще не имел храбрости, решимости или понимания ситуации, чтобы сообщить правду. Он уверил Кребса, что использует всю свою энергию, чтобы подогнать Венка и Буссе к Берлину. Затем телефон внезапно отключился.
Артобстрел почти прекратился, но, когда небо стало серым, огонь возобновился с новой силой. С юга русские войска проникли к центру города. С запада они продвигались глубже и глубже. Только к северу от канцелярии, на расстоянии винтовочного выстрела, некоторым немецким частям удалось удержать позиции в течение ночи. Советский флаг взмыл над куполом здания Рейхстага. Весь Берлин отозвался завыванием и разрывами снарядов, ревом низколетящих самолетов, грохотом зенитных батарей и рушащихся зданий.
Утренние часы 28 апреля прошли в ожидании. Несколько снарядов пробили верхнее бетонное покрытие убежища Гитлера. Вентиляторы пришлось выключить, потому что они несли в подземные комнаты пыль и дым от взрывов.
Не удались попытки установить телефонную связь с внешним миром. Собрали несколько радиосообщений. Новости, которые они принесли, были скудными и противоречивыми.
К полудню, наконец, прибыли первые новости о наступлении армии Венка. Согласно этому сообщению, Венк достиг пункта к югу от Потсдама, в 30 километрах южнее Берлина. Но не было никаких деталей. Однако эта крупица новостей распространилась по комнатам убежища, как вспышка. Продвижение Венка стало центром всех надежд и новых фантазий. Эту новость передали войскам и гражданским жителям Берлина, она кочевала из уст в уста, пока не умерла под бременем невзгод в страдающем городе.
Радисты в убежище канцелярии сидели приклеенные к своим наушникам. Но не было никакой информации ни от Венка, ни от Штейнера, Буссе или Хольсте. Проходил час за часом. Ночью Борман решил послать сообщение. Во внезапном недоверии к Кейтелю и Йодлю, которые были не в состоянии сообщить об успехах, он обратился к Дёницу.
«Вместо того чтобы подгонять войска, которые должны освободить нас, – радировал Борман, – ответственные люди отмалчиваются. Лояльность, кажется, уступает нелояльности. Мы остаемся здесь. Здание канцелярии – уже куча щебня».
Молодые новички XX армейского корпуса Венка превзошли себя. С никуда не годными транспортными средствами и плохим вооружением они стояли лицом к фронту в течение двух дней, стояли, глядя на восток, к началу утра 25 апреля. Но прежде чем они смогли атаковать в направлении Берлина, им пришлось вести тяжелый бой. Русские войска, окружающие 9-ю армию, доставили подкрепление с удивительной скоростью. В сумерках 25 апреля ситуация стала хуже. И Верховное командование армии сообщило, что Потсдам, в 27 километрах к юго-западу от Берлина, гарнизон которого насчитывал две пехотные дивизии, также окружен.
Венк поддерживал радиосвязь с Буссе, командующим 9-й армией. Он знал, что силы Буссе ослабевают. Но 28 апреля он получил донесение от Буссе: «Физическое и умственное состояние офицеров и солдат, ситуация с боеприпасами и топливом не позволят сопротивлению продлиться. Дополнительные сложности создают гражданские жители, зажатые вместе в котле 9-й армии. 9-я армия будет сражаться до конца».
Это донесение поощрило войска Венка. Когда перегруппировка всей 12-й армии была закончена, Венк пошел в атаку. Он быстро столкнулся с сильным советским сопротивлением. Но он хорошо выбрал место, и его дивизии продвинулись в непосредственной близости от Потсдама. Но теперь Венк стоял достаточно близко к Потсдаму, чтобы предпринять попытку спасти его гарнизон. Он приказал генералу Рейману, командующему гарнизоном Потсдама, попробовать прорваться с двумя дивизиями через озера к югу от города и присоединиться к 12-й армии. Он также решил удерживать свои позиции максимально долго, чтобы быть готовым принять 9-ю армию, если ее заключительная попытка прорваться будет успешной.
29 апреля Венк доложил Верховному командованию армии: «12-я армия, и в частности XX армейский корпус, который в настоящий момент установил контакт с потсдамским гарнизоном, вынуждена повсюду перейти к обороне. Атака на Берлин невозможна, тем более что на усиление посредством 9-й армии нельзя рассчитывать».
Все надежды на помощь Берлину с севера и северо-запада рухнули в то же самое время. Брешь, которую русские войска прорвали во фронте 3-й танковой армии к северу от Берлина, быстро росла. Новая волна паники и бегства предшествовала прибытию русских. Американский армейский капеллан Фрэнсис Сэмпсон, который был тогда в лагере для военнопленных в Нойбранденбурге, приблизительно в 120 километрах к северу от Берлина, так описывал те события:
«Приглушенный расстоянием рев русской артиллерии становился все более отчетливым, ближе и ближе подкатываясь к Нойбранденбургу и лагерю для военнопленных, где мы были интернированы.
Русские самолеты пролетели над городом и сбросили тысячи листовок, намереваясь ужаснуть немецких гражданских жителей; они сделали это очень эффективно. В одной из листовок говорилось на немецком языке: «Рокоссовский – у ваших ворот». Репутация армии Рокоссовского была таковой, чтобы немцы запаниковали. Дороги были вскоре забиты фургонами, груженными семейным имуществом, детьми и стариками. Немцы устремились на запад, надеясь избежать русских, готовые к чему угодно, только бы не попасть в их руки.
Многие из охранников покинули лагерь и сбежали в направлении американских линий. Некоторые просили у меня записки, где говорилось бы о том, как добры они были к американцам. Несколько из них действительно были приличными, а двое рисковали, помогая нам. Для них я подготовил письма, говорящие о том, как они помогли нам, и искренне надеюсь, что они принесли им пользу. Приблизительно дюжина охранников, включая командира лагеря, переоделась в одежду заключенных и была заперта в каменном блокпосту. Маленький гарнизон окапывался и готовился защищать город. Мы стали рыть траншеи, чтобы укрыться в них, поскольку русские принялись обстреливать город. События нескольких следующих дней были настолько ужасны, что я такого не видел прежде.
Около полуночи 28 апреля начали входить русские танки. Рев был потрясающим. Немецкое сопротивление оказалось неэффективным. Русская пехота ехала на танках (приблизительно по пятнадцать или двадцать человек).
В течение часа после их прибытия Нойбранденбург стал морем огня. Город горел весь следующий день. Едва ли осталось здание, которое не было снесено до основания; католическая церковь, что достаточно странно, оказалась чуть ли не единственным большим сохранившимся зданием.
