Рис. 39. Часть лезвия меча из Нидама, на которой указано имя кузнеца RICCIM и видны расширенные прямые плечики
Длинные мечи римских кавалеристов очень легко спутать с мечами второй половины XIV в., потому что у них совершенно одинаковая длина, очертания, сечение и величина рукояти. На мечи позднего Средневековья похож и римский меч из Линкольна. Сечение с очень хорошо заметными срединными гребнями, идущими с каждой стороны от клинка до острия, характерно для многих мечей конца XV в. (см. рис. 150).
Более поздние практики предвосхищает и другая характерная черта этих мечей: тот метод, с помощью которого кузнецы ставили свои клейма или писали имена на клинке. Мы видели, что в латенский период мастера раннего железного века оттискивали свои имена, причем не только на широкой части лезвия под рукоятью, как это делалось раньше, но иногда и на самом хвостовике, так что рукоять полностью его закрывала. Бывали клейма со звездой, полумесяцем, с тремя маленькими выступами позади него, со скорпионом и чем-то вроде «елочки». Последние два изображения часто встречаются гораздо позднее: скорпион в различных видах часто использовался в качестве рисунка для клейма в 1490–1700 гг., а елочка нередко попадается приблизительно в 1380 г. Кузнецы XIV–XV вв. нередко также ставили свои знаки на хвостовике. Возле некоторых клейм стояли имена мастера – Ricus, Riccim, Ranvici, Cocillus, Tasvit, маленькими буквами вытисненные в углублении прямоугольной формы (рис. 39). В Этнографическом музее в Кембридже находится маленький саксонский клинок с четким отпечатком маленькой свиньи с большими ушами. Его нашли в реке Кем, в иле, поэтому его поверхность (и свинка на ней) хорошо сохранилась. Возможно, что на многих мечах из англосаксонских погребений были клейма вроде этого, но из-за плохого состояния, в котором они находятся, их невозможно рассмотреть. Начиная примерно с 250 г. этот способ клеймения лезвий совершенно вышел из моды на ближайшую тысячу лет; только в конце XIII в. мы можем обнаружить маленькие вдавленные знаки, в то время как вытисненные на мече имена не появляются вновь до конца XVI в. Каким образом помечали клинки в промежутке, мы узнаем в свое время.
Если вы посмотрите на рис. 39, то обнаружите, что существует еще одна характерная черта, которую не все признают настолько древней. Плечики меча, на которых закреплена нижняя часть рукояти, сильно расширены. Такой элемент конструкции отмечен у нескольких мечей этого периода римской истории, и та же форма повторяется в течение всего периода Средневековья; к концу XV в. она сделалась очень распространенной и в XVI–XVII вв. уже использовалась повсеместно. Я полагаю, что это очень важный момент, поскольку многие средневековые мечи считались либо подделками, либо продуктом более поздней эпохи только потому, что у них были такие расширенные плечики. Трудно найти клинки, созданные в более раннем Средневековье, чем эти, из Нидама, опущенные в озеро за пару сотен лет до того, как Средневековье вообще началось!
Вспомните легенду об Артуре, короле, который получил свой меч Экскалибур на редкость необычным путем. Вот как Томас Мэллори описывал это в 1475 г. в «Смерти Артура»:
«Так скакали они и приехали к жилищу отшельника, а был тот отшельник добрый человек и искусный лекарь. Осмотрел он раны короля и дал ему целебные притирания. Три дня провел у него король, и зажили все его раны настолько, что он мог уже ездить верхом и ходить пешком, и тогда они распростились и уехали.
В пути говорит король Артур:
– У меня нет меча.
– Не беда, – отвечал Мерлин, – тут поблизости есть меч, и, если я захочу, он достанется вам.
Едут они дальше и видят озеро, широкое и чистое. А посреди озера, видит Артур, торчит из воды рука в рукаве богатого белого шелка, и сжимает она в длани своей добрый меч.
– Глядите, – сказал Мерлин, – вон меч, о котором говорил я вам.
Тут видят они вдруг деву, по водам к ним идущую.
– Кто эта дева? – спросил Артур.
– Это Владычица Озера, – отвечал Мерлин. – Есть на озере большая скала, а на скале той стоит прекраснейший из замков, богато убранный. Сейчас дева эта приблизится к вам, и вам надлежит говорить с нею любезно, дабы она отдала вам тот меч.
Вот приблизилась дева к Артуру и приветствовала его, а он ее.
– О дева, – сказал Артур, – что это за меч держит вон та рука над водой? Хотелось бы мне, чтобы был он мой, ибо у меня нет меча.
– Сэр Артур, – отвечала девица, – меч этот мой, и, если вы отдадите мне в дар то, что я у вас попрошу, вы его получите.
– Клянусь, – сказал Артур, – что подарю вам, что бы вы ни попросили.
– Хорошо, – согласилась дева, – войдите вон в ту барку и подгребите к мечу, и можете взять его себе вместе с ножнами. А я попрошу у вас обещанный дар, когда придет срок.
Спешились король Артур с Мерлином и привязали коней к дереву, и вошли они в барку. А когда поравнялись они с мечом, что держала рука, вынул Артур из руки рукоять меча и взял его себе. А рука скрылась под водой».
И тем не менее в свете того, что мы знаем о залежах оружия в озерах, что в этом такого странного, в конце-то концов? Не только мечи, но и множество других предметов можно было найти в священных озерах, со временем превратившихся в болота, но изначально бывших такими чистыми и сверкающими, как об этом говорится у Мэллори. Если мы допустим, что легенды о короле Артуре хотя бы частично были основаны на реальных фактах, как в случае с эпосом Гомера или сагами, то вспомним, что в это время (приблизительно в 500 г.) идея опустить меч в озеро никому не показалась бы необычной, даже если это и был древний и ценный клинок, достойный короля. Вполне вероятно, что в XII в., когда Жоффрей Монмут записал легенды о короле, воспоминания об этом все еще жили в памяти народа, хотя романтические дополнения вроде Владычицы Озера и руки в белом шелковом рукаве, поднимающейся из воды, заменили древние легенды о жреце или жрицах, охранявших священное место и позволивших выловить меч из этого хранилища и даровавшие вождю некое сверхъестественное могущество.
Существует поэма, сложенная Сигватом в начале XI в. и обращенная к его господину, королю Олафу Святому, которая хорошо демонстрирует значение меча в качестве дара, привязывающего вассала к своему лорду:
«Я был доволен, когда получил от тебя меч, о Ньорд Битвы, и с тех пор мне не на что было жаловаться, ведь он – моя радость. Это славная жизнь, Золотое Дерево; оба мы поступили хорошо. Ты получил верного последователя, а я – доброго господина».
Есть и более прозаические свидетельства, рассказывающие об оружии (или боевом коне), которое получал человек, идущий на службу к вождю. В некотором смысле его скорее стоило считать займом, который обычно возвращали, когда владелец умирал. Исключение делалось для погибших в битве за своего господина: в этом случае оружие клали в могилу или передавали потомкам. В ранних сводах законов тевтонских народов, а равно во многих англосаксонских завещаниях IX–X вв. можно найти упоминания о таком даре. У нас нет реального отчета о церемонии, которая сопровождала «передачу сокровища», но в англосаксонской поэме, которую мы называем «Странник», изгнанник, лишившийся покровителя, с сожалением оглядывается назад и вспоминает времена, когда он преклонил колени перед своим лордом в Холле; в мечтах «он обнимает и целует своего господина, кладет голову и руки ему на колено, как делал некогда, в минувшие дни, когда прибегал к щедрости властителя». Здесь есть намек на церемонию, в процессе которой человек получил свой меч. Можно добавить, что в созданном позднее списке законов норвежского двора XIII в., которые были основаны на более ранней версии, датируемой XII в., и, возможно, восходящей к еще более ранней традиции, есть описание церемонии принятия клятвы верности от нового телохранителя короля (the Hearthmen):
