Гадюка двигался впереди всех бесшумно и быстро. Казалось, он не шагает по земле, а летит над нею, как какая-нибудь ночная бабочка, или скорее уж опасный нетопырь. Фонарики были в руках Боцмана, Шрама и Жердя. Они шли по краям, а Огонёк и Филин в середине. Красавчик, на которого навьючили большую часть поклажи, обиженно плелся позади всех. Гадюка фонариком не светил, но, каким-то образом ориентируясь в темноте, то удалялся далеко вперёд, исчезая из виду, то возвращался и тихим шепотом, а чаще жестами указывал, куда идти дальше, как поворачивать, чтоб не наткнуться на аномалию.
Жердь после уколов и прочих процедур Скальпеля оклемался. Самого отрядного доктора Филин оставил в схроне, приказав вырыть могилу за просекой и прикопать Одноногого. Хотя подозревал, что Скальпель этого делать не станет, а просто выбросит тело в лес, чтобы ночью сожрали мутанты. Скальпель вообще редко ходил на дела — сидел в схроне, охранял его и хозяйством занимался.
Гадюка снова вынырнул из темноты. Встав перед отрядом, скрестил руки, показывая, что дальше идти не надо.
Все остановились.
— Ну, чего ты? — спросил Жердь.
Гадюка повернулся к отряду боком, одной рукой показал вперёд, а другую, свернув пальцы трубочкой, поднёс к уху.
— И чё это значит?
Боцман, который больше других общался с разведчиком, перевел:
— Впереди шум какой-то.
— Чё-то я ничего не слышу, — возразил Жердь.
— А ты заткнись и послушай. Молчите все.
Они прислушались. Ночная Зона будто дышала. Мертвенное, едва слышное дыхание её состояло из скрипа стволов, шелеста, уханья, бульканья и стрекотания, из писка, стонов… И сквозь всё это донёсся вой.
— Гон, — одновременно сказали Жердь и Красавчик.
— Точно, — подтвердил Боцман. Глянул на Филина, уловил едва заметный кивок главаря и добавил: — Так, все на месте. Гадюка, проверь ещё раз, что к чему. Огонёк, прикрой его.
Гадюка отрицательно качнул головой, показывая, что ему никто в провожатые не нужен, и скрылся между деревьями. Огонёк, пожав плечами, направился за ним.
Их не было долго, а когда они вернулись, Гадюка показал влево и пошёл туда. Боцман, оглянувшись на Филина, сказал остальным: «Идём». Отряд двинулся за Гадюкой, и Боцман обратился к Огоньку, которого для того и посылал вперёд, чтобы не вытягивать из молчаливого разведчика подробности:
— Что там?
— Спереди малый гон, на нас катится.
— Накроет?
— Через это место зверьё точно пройдет, но фронт у гона не длинный. Если в сторону отойдём, то нормально.
— К Свалке дольше будет идти, — возразил Филин.
— Что ж делать… Да, дольше, но не соваться же к мутантам в пасти.
— Тогда быстрее давайте.
Филин широко зашагал вслед за Гадюкой. Он не собирался во второй раз упускать Шульгу.
Глава 8
«Зыбь» включилась, когда они уже решили, что прорвались.
Их было четверо. Ходок — молодой, но уже известный в Зоне, легконогий, подвижный, с летящей бесшумной походкой, способный шагать без остановки хоть целый день.
Котелок — тихий сталкер, всегда брал на себя заботы по обустройству временного лагеря, ходил за хворостом и разжигал костер, готовил снедь и мыл миски в ручье, в общем, выполнял негероическую, но очень важную роль.
Стас, который всю дорогу рвался вперёд с горящими глазами — скорее, скорее к Могильнику и скрытому в нем «менталу», — не давал другим спать, старался побыстрее свернуть стоянки, сокращал время отдыха и гнал, гнал отряд дальше.
И хмурый, скептически настроенный Тимур.
Берёза погиб этим утром, просто распался на части — так, оказывается, убивали «пледы». Старик, помнится, называл их «одеялами», а один научник, с которым они консультировались перед выходом, бормотал невразумительное про «глюонные сгустки с псевдоинстинктами, разрушающие атомарные связи окружающих предметов».
Они давно миновали Мост, как некоторые называли область между Тёмной долиной и Свалкой, прошли по краю долины, оставив слева развалины военной базы и опасный Лес-Мозголом на границе Могильника, обогнули его с юга, потом взяли на север, прижимаясь к Припяти, преодолели пару километров вдоль неё по узкой, относительно безопасной полосе между водой и восточной границей Могильника. А дальше зараженная область подступила вплотную к реке и вдоль берега, ставшего болотом, потянулись плавучие островки-деревья, а потом уже были Челюсти…
И вот теперь «зыбь» включилась.
И сразу после этого всё стало ужасно.
Котелок был мёртв. Аномалия, поглотив его, застыла, он просто задохнулся. Наружу торчали только плечо и рука, которая уже перестала дёргаться.
«Зыбь» сработала всего на несколько мгновений, и Стасу повезло: он как раз стоял на камне, который не успел раствориться в серой массе аномалии, а когда всё же растворился, сталкер прыгнул. Его ноги опустились на «зыбь», но та, поглотив Котелка, уже стала твёрдой.
Тимур спасся, заскочив на упавшее дерево. Он присел там, вцепившись в сухие ветки. А вот Ходок, оказавшийся на дереве раньше него, не удержался и съехал по стволу — сук, за который он ухватился, подгнил и сразу сломался. Сталкер почти сумел выскользнуть из аномалии, но с «зыбью» «почти» — не считается. Она застыла, когда левая лодыжка Ходока ещё была погружена в неё.
Всё замерло, только тяжёлые дождевые облака, похожие на огромные комья вымоченной в синьке ваты, ползли, перекатываясь, сминая друг друга, по холодному небу.
Первым опомнился Тимур. Поправив кобуру с пистолетом на ремне, он свесил ноги со ствола, нагнулся и окинул взглядом «зыбь». Большая, очень большая, Старик предупреждал. И непонятно, способна она ещё расширяться или только срабатывает периодически — то есть разжижается, поглощая всё, что в этот момент находится на ней, а после застывает. Поверхность «зыби» изгибалась, повторяя неровности почвы. Будто цементом залили большой кусок ландшафта, но раствор не застыл горизонтально, просто затопив впадины, а тонкой пленкой залепил собой всё, от вершин холмов до распадков между ними.
Неподалеку от погибшего Котелка торчал приклад автомата. Тимур потрогал кобуру. Это был его автомат, и он выругал себя за растяпство — упустил! Перевёл взгляд на Ходока. Тому не было и тридцати, а выглядел он ещё моложе. Первое впечатление, которое возникало при виде его, — лёгкость. Но только не сейчас. Ходок присел, поджав правую ногу, растерянно и недоумевающе глядел на левую, почти до колена погруженную в «зыбь». Он привык доверять своим ногам, привык, что они никогда не подводят его, ноги были его лучшими друзьями, его главным достоинством и гордостью — быстрые, сильные, выносливые, — а тут такой подвох…
— Тим! — позвал Стас. — Надо выбираться.
Выбираться? Он перевел взгляд на брата. Тот, кажется, ещё не до конца осознал, что случилось. С «зыби» Стас перебрался на ствол, прополз по нему и сел в развилке ветвей.
