Все говорили, что это была прекрасная свадьба. Может быть. Я знаю, что никто не смотрел на меня и не думал обо мне. Я играл последнюю роль в церемонии; невеста же обращала на себя всеобщее внимание. Это всегда так бывает, что все смотрят только на невесту, хотя жених также необходим при бракосочетании. Без него ведь нельзя обойтись. Почему же на него обращают так мало внимания его друзья и родственники во время его собственной свадьбы? Это одна из трудных задач общественной жизни, которую я никогда не разрешу.
Мы получили много подарков. Конечно, большинство из них получила моя жена. Один из них поразил меня своей неуместностью: это были сигара и пепельница, дубовая с серебром, с прекрасно выгравированной её монограммой. Это был подарок её приятельницы, у которой она гостила в то время, когда застрелила оленя с ветвистыми рогами. Эти рога, оправленные в серебро, назначались для украшения прихожей в нашем новом доме. Когда мы ехали с нашего свадебного пира и старались защититься от потоков риса, которым по обычаю осыпали нас наши чересчур усердные благожелатели сквозь окна кареты, я шутливо заметил:
– Странный подарок ты получила, милая, от миссис Стерлинг из Глин-Руэча, – она, вероятно, назначала его мне!
– Какой? – спросила отрывисто Гонория. (Она никогда не тратила много слов.)
– Сигару и пепельницу, – отвечал я.
– Странный? – и новая подруга моих радостей и горя повернулась ко мне с блестящей улыбкой в прекрасных глазах. – Ничуть не странный. Она знает, что я курю.
Курит! Слабый шёпот, скорее вздох изумления вырвался у меня, и я откинулся на спинку кареты.
– Куришь? Ты куришь, Гонория? Ты… ты…
Она громко засмеялась.
– Курю ли я? Конечно! Как ты, глупый, не знал этого? Разве ты не чувствовал запаха моего табака? Настоящий турецкий. Взгляни.
Она вынула из кармана настоящий мужской кожаный порт-табак, отделанный серебром, полный табака тончайшей крошки, так называемый «золотой волос», особенно ценимый знатоками; там же лежал запас рисовой бумаги для кручения папирос. Она очень искусно свернула одну и подала мне.
– Хочешь попробовать? – спросила она беспечно.
Я отрицательно покачал головой. Она положила папиросу в табачницу и опять засмеялась.
– Это очень нелюбезно, – сказала она. – Очень! Ты отказываешься от первой папиросы, которую сделала для тебя твоя жена!
Этот упрёк больно задел меня.
– Я возьму её, Гонория, – пробормотал я нервно, – но, милая моя, дорогая, я бы не хотел, чтобы ты курила!
– В самом деле? – она посмотрела на меня с полной беспечностью. – Жаль! Но делать нечего. Ведь и ты куришь – я видела.
– Да, я курю. Но я мужчина, а…
– А я женщина! – договорила Гонория спокойно. – И мы двое стали теперь одно. Я имею такое же право курить, как и ты, друг мой, так как мы с тобой нераздельны; и мы вместе будем наслаждаться сигарой после обеда.
– Сигарой!
– Да; или папиросой, как хочешь. Для меня решительно всё равно. Я привыкла и к тому и к другому.
Я сидел молча и не мог прийти в себя. Я посмотрел внимательно на мою жену и внезапно заметил какую-то мужественную, сдержанную решительность в её лице, которая изумила меня, – этот резко очерченный подбородок, которого я прежде не замечал. Смутное чувство тревоги пробежало по мне, как холодная дрожь. Неужели я ошибся в выборе жены? Не будет ли это прекрасное крупное существо, эта роскошно развитая женщина с богатырским здоровьем тяготить меня? Я старался избавиться от тревожившей меня мысли. Я всегда смеялся над слабовольными мужьями, которые позволяли жёнам командовать собою. Не суждено ли и мне изображать такую же смешную фигуру? Не будет ли и мной руководить железный жезл женщины? Нет, никогда, никогда! Я буду возмущаться, буду протестовать! А пока ведь мы только что обвенчались, и я не осмеливался высказать моих мыслей!
Глава 2
В этот вечер – первый после нашей свадьбы – я был свидетелем странного и замечательного зрелища. Это было после обеда в нашей собственной гостиной (мы заняли несколько комнат в прекрасном отеле на берегу моря, где намеревались провести медовый месяц). Жена моя вышла из комнаты, сказав, что вернётся через несколько минут. Я придвинул кресло к окну и смотрел на море. Немного погодя, я поискал в кармане и достал портсигар. Я любовно смотрел на него, но противился искушению закурить. Я решил не подавать примера Гонории. Если она подвержена такому неженственному пороку, то моя обязанность как мужа была воздерживать её от этого. Некоторые читатели могут спросить: «Если вам не было неприятно, что она ходит с ружьём, то вы должны были ожидать, что она усвоила себе и другие мужские привычки». Позвольте мне объясниться. Мне была неприятна её ружейная охота, очень неприятна; но я всегда был старосветским человеком со старосветскими взглядами (я стараюсь постепенно отделаться от них); одним из них было глубокое уважение и рыцарское почтение к дамам, принадлежащим к английской аристократии. Для меня они представлялись высшим олицетворением всего благородного и возвышенного в женщине, и я полагал, что то, что они делают, должно быть правильно и не только правильно, но и вполне благовоспитанно, так как их обязанностью и преимуществом было служить образцом наилучшего поведения для всех остальных женщин. Когда Гонория была еще мисс Маггс и стала заниматься охотой, она следовала примеру (как я читал об этом в модных журналах) трёх самых высокопоставленных титулованных женщин страны. Кроме того, я думал, что это была просто фантазия пылкой девушки, которая хотела показать, что при случае она может стрелять так же хорошо, как мужчина. Я был уверен, что когда мисс Маггс станет миссис Гетвелл-Трибкин (Вильям Гетвелл-Трибкин – это моё имя), она, выражаясь поэтически, заменит ружьё иглой и ягдташ домашним бельём. Таково было моё ограниченное представление о женском уме и характере. Теперь я знаю гораздо больше! И с тех пор как я убедился, что высшие дамы королевства курят и стреляют, я не скажу, что я о них думаю! Тем же, кто интересуется моим мнением по этому поводу, я могу сообщить, что теперь я больше не имею старосветского пристрастия к таким аристократкам. Пусть их делают что хотят, пусть спускаются до какого угодно уровня, только Боже избави считать их за образец английских жён и матерей. Некоторые лица, которые в последнее время выражали свои мнения в обширных столбцах «Дейли Телеграф» (честь и слава этой почтенной газете, которая доставляет возможность этим овечьим душам бесплатно пастись на её пажитях), утверждали, что курение для женщин есть безвредное и невинное удовольствие, которое ведёт к приятному товарищескому сближению между обоими полами. Всё, что я могу сказать, – это пусть попробуют эти непрошенные адвокаты жениться на неисправимой курильщице. Тогда они лучше будут знать!
Вечер после свадьбы – вовсе не такое время, чтобы ссориться, и я не мог ссориться с Гонорией, когда она представила мне удивительное зрелище, о котором упомянуто в начале главы. Она вернулась в гостиную со своим весёлым громким смехом, говоря:
