— Слушаюсь.
Никита собрал косы и побрел к казарме. Час от часу не легче. Даже если удастся увести из парка у взвода техподдержки инструмент — а кто взял, узнают, да сам же Хвостенко и сдаст, даже если Никита благополучно доберется до соседей — а украинский спецбатальон за болотцем, по которому частенько постреливают со второй линии, — все равно украинцы ничего не дадут. Просто заберут инструмент и пнут на дорожку, вот и все. Если бы Хвостенко сам пришел — другое дело, договорились бы. А посылать Никиту бесполезно, хохлы знают, что он в своем батальоне чмошит.
— Блин! — Никита почувствовал, как в душе у него закипает что-то нехорошее, опасное. — Блин! Блин!
Он решил никуда не идти. Скажет: забыл, заспал. Может, Хвостенко и сам не вспомнит. А бить будут все равно — не за самогон, так за покос. Зато в парке не придется отдуваться, там за кражу инструмента действительно могут на четыре кости поставить. Кравец этот… Кравец, контрактник, вообще зверь, был несколько раз у них, в гости приезжал. Животное, тварь дебильная. У соседей уже двое повесились по его милости.
На Никиту накатило. Он выронил косы, сел на корточки, обхватив голову, и завыл. Так дальше нельзя, нельзя… Деды собираются на дембель, от этого совсем на службу положили, дурнее становятся день ото дня. И загонят однажды на то болотце, что Никита сделает? Сами-то ездят через вторую линию, а его загонят, и тогда придется узнать, кто там так громко чавкает и чем. Добро еще, если автомат позволят с собой взять. В части бытовала история про малого, которого за какие-то грехи года три назад тогдашние дембеля связали и на болоте ночью оставили. Утром там лежали ноги и верхняя часть туловища, а всю середку будто бритвой выхватили. Сказки? Вряд ли. Востряков исчез уже на памяти Никиты, только берет нашли, а в берете — его рыжую макушку. Пошел Востряков мимо болотца, прямо вдоль первой линии на украинский блокпост сигаретку стрельнуть — пьяный, конечно. Украинцы клялись, что он не появился, а расстояния-то там было — метров триста. Хотя, конечно, могли, даже обязаны были открыть огонь на поражение, но где тогда тело?
— Зона… — прошипел Никита, глядя на запад, где как раз взлетела гроздь осветительных ракет, заработал пулеметчик. — Зона. Тут зона, там Зона. Суки. Сколько же я еще выдержу?
Месяц назад неподалеку, в таком же спецбатальоне деды развели полный беспредел, и тогда двое зачмыренных ночью вернулись с блокпоста и устроили пальбу в казарме. Часовые их положили, конечно, но около двух десятков, они успели кого убить, кого подранить. Это Хвостенко рассказывал, вернувшись из штаба полка, еще головой качал: «Полный абзац там устроили, идиоты, все в крови». Да понимал ли он, дурак, как близко подошел к своему пределу Никита Нефедов, которого сержант спьяну послал за самогоном к соседям?
Никита опять перекурил, немного успокоился. До утра все в порядке. Закинуть косы в каптерку, раздеться, умыться и спать, в казарме очереди с блокпостов почти не слышны. Только бы там не пили, а то и ночь выйдет не в ночь, поднимут и заставят какие-нибудь стихи читать.
Но в казарме было тихо, все окна темные. На ступеньках негромко переговаривались о чем-то часовые.
— Нефедов идет! — заранее сообщил им Никита.
— Передвижение в темное время суток по территории спецбатальона категорически запрещено, караул имеет право на стрельбу без предупреждения, — пробормотал один из часовых, щелкая затвором. Отлетел в сторону и запрыгал по бетонным ступеням прежде досланный патрон. — Молись, сука.
— Да хорош, а то еще обоссытся… — Его товарищ отодвинулся. — Иди, Нефедов, отдыхай. Если дадут.
— А что такое? — спросил Никита, осторожно протискиваясь между часовыми с охапкой кос в руках.
— Да в парке сегодня большие разборки кипели… — Часовой кивнул на территорию «техподдержки», огороженную забором. — Этот, молодой, что-то вытворил. Выстрелил в кого-то, что ли. Или хотел… Нам не слышно было.
— А я тут при чем?
— Да приходили, спрашивали тебя… Ну иди в роту, не толкись тут с косами.
Недоумевая, Никита разыскал спавшего в уголке дневального, который открыл каптерку. Избавившись от инструмента, Нефедов тихо разделся в темноте, в трусах отправился в умывальник. Через приоткрытое светомаскировкой окно Никита услышал, как от парка к казарме шагают несколько человек, о чем-то возбужденно переговариваясь.
«Влип Серега Удунов, — понял он. — Сильно влип. В самом деле сорвался?.. Нет, выстрелов-то я не слышал, да и тревогу объявили бы по батальону».
Наскоро умывшись, Никита погасил свет и отодвинул шторку. С этой стороны стоял «офицерский домик», трехэтажное здание. Тишина, только в дежурке горит огонек. Спят господа офицеры, никто их не потревожил. Значит, все еще не так плохо.
Дверь в умывальник распахнулась, вошли трое дедов из взвода «техподдержки», за ними недовольно позевывающий дежурный по роте.
— Ты что в трусах, чмо?! — тут же зашипел на него один из «техников». — Бегом одеваться, через секунду чтобы был готов!
— А что случилось-то?
— Бегом!
Под градом пинков Никита пошел к двери, где его прихватил за локоть дежурный.
— Чтобы к разводу был тут, понял?
— А куда меня?
— Да меня не волнует, куда, по чтобы к утреннему разводу был на месте! Или пасть порву лично, понял?!
Дежурный толкнул его в темный коридор. Никита, скалясь от ярости, добрался до своего табурета, оделся опять. В коридоре негромко переговаривались, вроде бы дежурный просил о чем-то «техников», а те огрызались. Что же с Серегой Удуновым?
Часовые стояли посередине между казармой и парком, о чем-то шептались с тамошней ночной сменой. Никита, конвоируемый дедами, пересек посыпанную песком площадку, не задавая вопросов, это явно было бесполезно. Но страх, исходящий от «техников», он чувствовал очень хорошо. Что-то случилось.
5
Ушастому досталось на самом краю леса, уже возле оврага. Как его угораздило — никто и не понял. Сафик, весь мокрый, прошел по этому самому месту, потом прокатил свою тачку Малек, стараясь двигаться по следу, а вот Ушастый вдруг закричал. Туман — та еще дрянь. Кислота осела на одежде, лице, руках, от бедняги так и повалил дым.
— Тащи! — Сафик с силой воткнул опору тачки в глинистый грунт и кинулся назад. — За ноги, сапоги в порядке у него!
Но Малек, прежде чем вытянуть орущего товарища, сорвал с головы кепи и схватил сапог уже через него. Мало ли что — может, кислота не всегда дымится? Спасенный Ушастый верещал как резаный, держа обожженные пальцы перед часто моргающими глазами, но не тер, соображал немного.
— Не вставай! — рычал Сафик. — Лежи, вверх смотри, вверх!
Малек отстегнул от пояса флагу с водой полил на глаза Ушастому, потом уж ополоснул, как мог, все лицо. Сафик занялся руками пострадавшего, так и поливали его из трех фляг — у самого Ушастого такая тоже, конечно, имелась — едва ли не четверть часа. Солнце совсем зайти успело, а Ушастый все оклематься не мог.
