И все – таки нет необходимости заполнять собственную пустоту другими, и хуже всего быть с ненужными людьми, и еще труднее жить в пустоте.
Глава 3. Места не столь отдаленные
1. И уединение и тишина…
По извилистой дороге всё дальше отъезжая от города окунаешься в тишину загородного пейзажа. За кольцом автострад дороги сетью паутины стелятся между холмами и лесами, реками и озерами. Дома, коттеджи и малоэтажные панельные бараки иногда оживляют или удручают путешественников на сто первом километре.
Тишина. Лес сосен и берез. Чистый воздух. Огромное небо. Заброшенный хутор. Разобранный дом до фундамента. Нет обитателей дома. Старые яблони осенью гнутся от созревших яблок. В заросшем кустарнике стоят деревья с раскидистыми ветвями калины и боярышника. В тишине слышен гул машин с дальнего шоссе.
Дачники едут на отдых в выходные дни. Закуски. Шашлык. Дым костра. Застольные песни.
В деревне унылое мычание коров. Забытые жители. Стадо из пяти коз. Неторопливый разговор соседей. Вечерний желтый свет лампочки у дома.
Вечереет, загородом тихо, и затемно. И плывет на небосклоне луна. И луна одна – на всех людей земли одна.
Сто первый километр. Это когда сигнал сотового телефона теряется, и батарейки садятся. Цивилизация города исчезает с его удобствами и шаговой доступностью ближайшего магазина. Оторванность, как безвозвратность. Колодец. Вкус родниковой воды. Трава под ногами вместо асфальта. Запахи цветов в скошенной траве. Зазвонил вдруг телефон. В мгновение исчезает уединение, и снова окунаешься в городскую суету. Сто первый километр просто не отпускает. Вдруг разряжается аккумулятор. Еще несколько часов счастливого отдыха в уединении.
2. На четырех ветрах.
Сто первый километр. Может быть не только хутор, садоводство, дачное хозяйство или поселок. Это может быть и город.
В отрогах гор на отшибе, затерялся сибирский городок. Не как сто лет назад с тремя тысячами душ, а с полумиллионным населением. Ключевая точка города вокзал. Достопримечательностью города считается металлургический завод, который пыхтит копотью, и в туманное утро смог нависает над городом, где терриконики шахтных отвалов, египетскими пирамидами, кольцом окружают город, который раскинут на рукавах бурной реки Томи.
От вокзала три луча-проспекта рассекают обеспложенную землю. Первая пыльная дорога ведет к заводу, вторая, выметенная, – к театру и тополиному парку, и третья, безмолвная, – к городской больнице.
При вокзале находится ресторан и базар. Эта сторона города живет в самодовольстве до полуночи.
С полуночи начинает буйствовать и пьянствовать вокзальная улица. Пыльная в солнечный день, и грязная в дождливый вечер, и снова сонная и тихая. Старые бараки вросли в землю. По другую сторону дома, в котором живут шинкари и барыги, находится таксопарк, мясокомбинат и холодильник-комбинат. Завокзальная дорога в одну сторону ведет к кладбищу, а в другую сторону – к тюрьме. В ранний погожий день слышится лагерный гудок в колонии и перезвон колоколов деревянной церквушки.
От вокзальной площади к завокзальной улице был перекинут железобетонный мост. Историческими памятниками на правом берегу стоят полуразрушенная крепость и церковь, перестроенная под хлебокомбинат.
Это не Рио-де-Жанейро, а таежный город на сто первом километре. Пройдет еще сто лет. Этот город все равно останется сто первым километром. Там был барак, построенный еще до войны, первыми комсомольцами добровольцами, так и остался на отшибе города. Из года в год городские власти грозились снести, стереть с лица земли этот барачный притон. Но все ограничивалось штрафами или, наконец, выселением непристойных людей в более отдаленные места. Исчез этот барак с запахом тухлой картошки, капусты и пеленок, по странным обстоятельствам из-за замыкания старой электропроводки вспыхнул пожар, и барак выгорел дотла. С пустыря слышится, как поезда медленно набирают скорость, и колеса вагонов с перезвоном катятся по рельсам.
Сто пятьдесят лет назад в этом городе К. затерявшемся в отрогах Кузнецкого Алатау случилось значительное событие, которое определило будущее Федора Достоевского. В Одигитриевской церкви венчались Федор Достоевский и Мария Исаева. За шесть тысяч километров от Петербурга произошло событие всемирного масштаба, от которого вновь возродился творческий гений величайшего писателя Достоевского. В штрихах повести или романа отразится этот кусочек земли, и эмоциональные переживания первой любви и страсти, и потом будут в дальнейшем появляться с другими литературными событиями в другое время, и в других местах. Достоевский в 1857 году с семьей отправился отсюда в путь по зимней дороге в Семипалатинск, а оттуда в Петербург, увозя с собой раскрытую им тайну любви и всепрощения. На месте Одигитриевской венчальной церкви в прошлом веке потомки построили тюрьму. И слух есть такой, что сам Раскольников ходит по ночным коридорам, а не надзиратель. Гремят засовы железных дверей. И много других душ осталось там, так и неприкаянными, из-за поругания над Одигитриевской церковью.
3. Сто первый километр все – таки это образ жизни.
На современной сцене Гранд Опера идет новейшая постановка бессмертного произведения Лючия де Ламмермур, и где герои оказываются не в таинственном Средневековье, а по фантазии режиссера находятся в нашем счастливом времени, где они окружены наркоманами, которые безумствуют в страсти разврата, потерявшие истинную любовь.
Утро за городом. Завтрак состоит из грибного супа заправленного сметаной. Ароматно! Просто вкусно.
Стук в дверь. Голоса за дверью, объясняют, что ранний визит вызван, тем, что они из церкви «Свидетели Иеговы». Потом постучался в дверь электрик, спросил все ли нормально с лампочками. Потом явился участковый доктор, фельдшер по образованию, как ангел, пришел, дал совет, и ушел.
За городом живущих обитателей называют дачниками, потому что они просыпаются к полудню. Жизнь днем чуть оживляется, и быстро к вечеру замирает, и детский смех вместе со старческим ворчанием, тоже затихает.
Депутат так и не зашел, а на выборах обещал, что никогда не забудет, будет приходить навещать да помогать. Не пришел, и к вечеру депутат, а обещался.
Пенсию завезут в субботу, а может в понедельник, какая погода будет. Если не будет холодка, или снежка, то непременно привезут.
Тихо в поселке. Собаки лают только на чужих людей. Январский день длится всего часа три, и снова мгновение смеркается вечером в ночь до утра. Ночь в поселке это другой образ жизни, ориентируешься в темноте, все больше на ощупь, да на шорох.
Наступает длинный вечер. Вечерний чай. Ломтик лимона в стакане чая. На кухне без света. Будто из-за экономии, а вот и нет, просто глаза к темноте привыкают, и слух обостряется. И каждое слово дорогого стоит в сельской глуши. Слова определяют смысл живущего человека.
Не каждый вечер такой, но бывает и так. Японцы по своей национальной традиции никогда не плачут, а у нас нет, нам и себя жалко, и других заодно жалеем, от того и слезы наворачиваются на наших глазах, когда смотрим последние новости по телевизору.
