Как маленького! Что такое! Нечего его держать!
Санира вырвал руку и хотел отпрыгнуть от Ленари в сторону, но получился только маленький шажок. Юношу опять закачало, он остановился, пережидая это странное кружение.
Переждать не получалось. Ноги не слушались. Мир продолжал кружиться. И одновременно покачиваться.
Тем временем люди дома Ленари один за другим пили из корчаги и говорили что-то хорошее об умершем. Даже Чивати досталось несколько капель. Девочка скривилась, закашлялась. Бабушка стала бить её по спине, но сестрёнка Саниры продолжала сипеть и отплёвываться. Женщина, обносившая всех корчагой, терпеливо ждала. Наконец, Чивати стала дышать ровнее. Наморщилась, пытаясь придумать, что сказать. Потом выпалила:
– Он был красивый!
Такипи всхлипнула.
Женщина с корчагой кивнула и протянула напиток Донире…
Костёр пылал бьющим в небо пламенем, мощным и жарким. В громком гуле огня слышались жуткие вскрики потусторонних существ, собравшихся, чтобы сопроводить мёртвого к богу-Змею. Снопы искр разлетались во все стороны. Казалось, множество звёзд кружат окрест Радиги беспокойным роем. Слившиеся в один столб языки огня устремлялись к ночному оку богини-Неба, рассеивая темноту и обдавая всех окружающих несносным жаром. Люди отступали всё дальше от костра, оставляя вокруг него постоянно расширяющееся пустое пространство.
Санира некоторое время прислушивался к песне жриц, а потом стал подпевать. Это же похороны! Все должны просить о Радиге бога-Змея!
Жрицы почему-то постоянно убегали по тексту вперёд, брали то слишком высоко, то слишком низко – в общем, совершенно исковеркали просьбу. К тому же они пели тихо, непозволительно тихо, а юноша добавлял голоса, чтобы бог-Змей точно услышал, о чём его просят.
– Заткнись уже! – рявкнул кто-то ему в ухо.
Опять бабушка…
Санира хотел повернуть голову, а развернулся всем телом. Замутнённый взгляд упал на стоявшую в отдалении, среди своих, Мизази. Девушка, мило улыбаясь, разговаривала со своей матерью, Барири. Свет костра струился, окутывая со всех сторон тоненькую фигурку, играя в пышных волосах, отражаясь искрами в больших раскосых глазах.
Какая красивая!
Санира побрёл на заплетавшихся ногах к ней, да тут заметил, что потерял копьё. В руках пусто. Он завертел головой: оружия нигде не было. И Мизази тоже куда-то подевалась. Недовольно замычав, закрываясь обеими руками от слепящего огня, юноша неуклюже зашагал туда, где, по его мнению, должна была находиться девушка. И тут же потерял равновесие.
Удара о землю Санира не почувствовал. Просто вдруг оказалось, что его щека прижимается к чему-то твёрдому. Юноша вдохнул запах почвы и оставшейся с осени травы, закрыл глаза и провалился в черноту.
6
За городским рвом
– А зачем оставлять в ране кусочек полотна с изображением змеи? – пробился через полунебытие, в котором пребывал Санира, наводящий ужас мужской голос. Казалось, это шипел сам бог-Змей – медленно, тихо, чётко.
Мысли Саниры тяжело ворочались, будто были мешками, набитыми под завязку. Он, собственно, даже не был уверен, что на самом деле слышит этот разговор.
– Мы иногда вкладываем внутрь жертвенных животных символы богинь, которым предназначен дар, – ответила женщина. – Кусочки полотна или глиняные фигурки. Наверное, в случае с Радигой эта тряпица должна была послужить порукой, что жертва точно попадёт к богу-Змею.
Боль пульсировала, разрывая череп Саниры изнутри. Малейшее движение причиняло невыносимую муку. Открыть глаза было невозможно. Шум, даже самый отдалённый, неприятно отзывался в животе.
– А само место? Заброшенный карьер? Там когда-нибудь совершались обряды поклонения богу-Змею?
– С чего ты взял? Конечно, нет! Это просто место, где много лет назад, ещё до моего прихода в этот Город, добывали глину.
Санира лежал неподвижно, пытаясь как-то пережить пытку звуками. Как нарочно, рядом постоянно кто-то ходил. И разговаривал.
– То, как всё это было проделано, указывает на поклонение богу-Змею, чрезмерное поклонение, – гремел в ушах знакомый голос Бовины. Говорил странник почти шёпотом, но для Саниры каждое его слово казалось ударом молота. – А такое поклонение не может развиться внезапно, в один день.
Чьи-то руки приподняли голову юноши, и он застонал от разрывающей боли. К губам прикоснулось что-то твёрдое, прохладное.
– Пей, – раздался голос Цукеги. Да, женский голос, несомненно, принадлежал Цукеги.
Санира приоткрыл рот и почувствовал на языке струйку воды. Глотнул. И понял, что его мучает дикая жажда.
– Этот безумец должен был начинать с мелких ритуалов, постепенно переходя ко всё более значительным и страшным.
– Ничего подобного я ни за кем не замечала, – сказала жрица.
– Не может быть! Подумай. Кто-нибудь расспрашивал тебя о боге-Змее? Не применительно к своим нуждам, а вообще? Интересовался глубинной сутью обрядов? Их правильным порядком? Просил привлекать его к ритуалам? Был рядом, когда остальные горожане занимались своими делами?
Наверное, Цукеги покачала головой, потому что Бовина после короткого молчания добавил:
– А не мог такой человек общаться с твоими помощницами?
– Так, чтобы я об этом не знала? – жрица хмыкнула. – Как это возможно?
Вода оказала на Саниру редкостное действие. Боль отошла в глубину, стала глуше. Юноша попытался сесть, и чьи-то сильные руки помогли ему. Наверное, это был Бовина, ведь Цукеги держала чашу с водой.
– Все ритуалы совершаю я. Помощницы мне только помогают. Они поэтому и называются помощницами.
На некоторое время воцарилась тишина. Санира нашёл в себе силы приоткрыть глаза. Перед ним склонились Цукеги и Бовина. Юноша протянул отяжелевшие руки и взял чашу. Сделал большой глоток, ещё один. Боль становилась всё глуше.
– На, пожуй, – жрица протянула ему ёлочную веточку.
Санира откусил несколько иголок, почувствовал их горький вкус. Это было приятно.
Бовина вновь заговорил:
– Может, не мужчина? Женщина? Не было ли такой женщины?
– Нет, не было, – покачала головой Цукеги. – Бовина, ты ведь меня с рождения знаешь. Я могла бы что-то не заметить, что-то пропустить? Я сама прошла этот же путь… Наш с тобой детский интерес к богу-Змею у меня перерос в служение ему. Разве могла бы я не заметить схожего любопытства, схожих исканий, увлечённости, подобной моей? Ну, скажи!
Разбойник развёл руками и улыбнулся:
– Ты никогда ничего не пропускала.
Жрица кивнула – не так, как кивает человек, которому польстили. Она просто согласилась с собеседником.
– Во времена, когда весь Город погряз в неверии, когда обряды совершаются просто потому, что их нужно совершать, когда любой предпочёл бы поплясать у костра, а не возносить песни богиням, жрицы с огромным удовольствием ответили бы даже на случайно заданный вопрос. А потом дни за днями обсуждали бы эту невидаль. Однако никто вопросов не задаёт. Нет веры в людях.
