Старший стражник рассмеялся:
– На лесных? А они здесь при чём? У нас другой враг…
Весна 3511 г. до н. э.
Тринадцать лун спустя
1
Городской ров
Город горел. Он горел уже целый день и целую ночь. Он продолжал гореть и сейчас.
Гигантское облако клубящегося дыма поглотило его. Сквозь плотную сизую пелену проглядывали лишь тёмные скелеты нескольких окраинных домов и обуглившийся частокол. Яркие лучи утреннего солнца заливали нерыхлённые поля, луга с пожухлой травой и чёрную Реку. В этом сиянии завеса дыма, окутывавшая Город, становилась только гуще, непроницаемее. Лишённый ещё листьев Лес время от времени шевелил ветвями, нагоняя холодный весенний ветер, и тогда дым гигантскими клубами припадал к земле, окутывая людей и животных. В такие моменты весь мир исчезал, и оставался только непроглядный тёмно-серый туман – внизу, вверху, со всех сторон, повсюду. А в следующее мгновение что-то менялось, и дым устремлялся отвесно ввысь, будто падая в провал небес. Крутящийся столб тогда вытягивался на неимоверную высоту и бил в парящих птиц, белые облака и ещё выше – прямо в голубое лицо богини-Небо.
Стоял тяжёлый запах гари. Им пропиталось всё – одежда, тюки с вещами, сани, животные, люди. Даже сам воздух.
Во что превратился Город, за дымом не было видно. Едва возведённые постройки, ещё недавно пахнувшие свежесрубленными деревьями, непросохшей глиной и срезанным очеретом, теперь уже наверняка лежали грудами чёрных развалин, источающих вонь копоти, золы и сажи. Огонь не проглядывал, хотя, вполне возможно, языки пламени всё ещё плясали там.
В памяти горожан жил, конечно, пожар, уничтоживший Город прошлой весной. По непонятным причинам его теперь называли не иначе как «пожар Саниры». Тогда пламя погасло слишком быстро, за какие-то полночи, и теперь дома набивали нерасколотыми обрубками особо отобранных деревьев
[32]
.
Никто из жителей никогда не участвовал в сожжении Города. Что делать, как готовить постройки к Великому Обряду, было известно лишь из песен, и приходилось на ходу додумывать то, что предки не посчитали нужным подробно описать. Жрицы спорили, охотники давали советы, старухи собственными руками раскладывали горючий мусор. Результат оказался неожиданным – Город ещё во время обряда наполнился густым дымом, сквозь который едва проглядывало пламя. Последние дома пришлось, кашляя и протирая слезящиеся глаза, поджигать на скорую руку. Даже ночью багрового зарева, пробивавшегося через плотную пелену дыма, едва хватало, чтобы разогнать темноту над городским рвом…
– Всё спокойно, – сказал Нимата, когда до Гаролы оставалось с тринадцатьраз шагов.
– У меня тоже, – отозвался Тисака, приближавшийся с другой стороны.
– Это пока всё спокойно, – устало ответил старший стражник. – Сегодня обязательно нужно увести Город хотя бы за холмы. Сёстры-богини мне свидетельницы, у нас полдня уйдёт только на то, чтобы собрать людей вместе…
Три стражника сошлись на тропинке, которая вела через поля к Городу.
Гарола хлопнул по плечу Нимату, подтолкнул в спину Тисаку и не оглядываясь зашагал к сгоревшим городским воротам, видневшимся перед гигантским, в полнеба, столбом сизого дыма. Молодые мужчины, поигрывая своими сверкающими медными клевцами, шли следом.
Яркие лучи утреннего солнца заливали огромное пространство перед городским рвом, испещрённое чёрными точками множества множеств догорающих костров. Повсюду лежали спящие люди. Зрелище было завораживающее и пугающее одновременно – гигантская стена дыма шириной в холм и высотой в полнеба, а перед ней, куда ни глянь, несчётное количество тонких ниток дымков и ещё большее количество неподвижных тел, беспорядочно покоящихся на земле. Чуть в стороне блеяла, мычала, кричала, возилась привязанная домашняя живность, окружённая множеством гружёных саней. Жители Города, упившись хмельного пенного напитка, наевшись мяса жертвенных быков и хлеба, устав от танцев и песен, под утро повалились у костров, кто где. Лишь несколько человек продолжали лениво переговариваться или бродить меж спящих соседей. Тут же бегали уцелевшие после вчерашних жертвоприношений собаки
[33]
.
«Горящий город»
Спали и трое «старых» стражников, те, что были с Гаролой уже много лет. Им старший воин позволил принять участие во всеобщем веселье, и они тоже пели и танцевали всю ночь. А теперь храпели у костров своих домов.
Новых подчинённых, Нимату и Тисаку, Гарола взял с собой охранять горожан. На закате они втроём ушли в поля, в разные стороны – подальше от пространства, освещённого кострами и горящим Городом. С собой вождь разрешил взять щедрый кусок мяса и целый хлеб.
Всю ночь три стражника прятались в темноте, прислушиваясь к звукам и вглядываясь в любое движение. Конечно, все правила богинь и обычаи людей защищали сейчас горожан, но осторожность ещё никому никогда не вредила.
Нимата за всю ночь так и не сомкнул глаз. Впервые он исполнял свои новые обязанности сам, единолично, не под присмотром, и это наполняло его грудь гордостью. Собственно, если бы ему предложили выбрать, каким образом он хочет отпраздновать столь великое событие, как сожжение Города, он бы вызвался в охрану. Веселье у костров случается довольно часто, несколько раз за лето, этим не удивишь. А вот первое самостоятельное задание – это воспоминание на всю жизнь, достойный способ отметить столь грандиозный обряд, который, кстати, тоже случается лишь раз в жизни.
– Милостью сестёр-богинь! – громко поздоровался Гарола, приближаясь к костру жриц.
Наистарейшая, щурясь, приоткрыла глаза. Цукеги протянула руку к сыну, и Тисака прикоснулся к её пальцам.
– Пора? – сонно спросила Субеди.
– Последнее усилие! – бодрым голосом ответил старший стражник.
– Как ты? – повернулась к Нимате Наистарейшая. Кряхтя, встала и обняла племянника.
Тарати, служительница богинь уже давно не существующего Города-у-Ручья, приподнялась на локте, посмотрела вокруг и снова упала на нагретое место. Жрица остаётся жрицей, что бы ни случилось с её поселением. Эта женщина оказалась единственной среди людей Города-у-Ручья, на ком военное поражение лето назад никак не сказалось. Теперь она, правда, обычно пела песни лишь богиням Леса, Реки и лугов.
Нимата ещё раз приобнял тётку и отошёл. Остановился у костров дома Ленари, где, прижавшись к Чивати, спал перед уходом в странствия последнюю ночь со своим домом Санира.
