На островах Тонга, хотя они и расположены ближе других к людоедским Фиджи, чем к умеренному в этом отношении острову Самоа, и, само собой, могли подпасть под их дурное влияние, нет почти никаких следов каннибализма. Капитан Джеймс Кук, который в ходе своего второго и самого продолжительного путешествия, начавшегося в 1772 году и закончившегося три года спустя открытием Меланезийских островов и Новой Каледонии, откровенно заявлял, что каннибализм практически не известен в этом регионе, хотя и отмечаются отдельные случаи людоедства во времена сильного голода. Он поэтому и дал этим островам другое название: Дружественные острова. Рассказывают, что когда после удачного набега группа воинов острова Тонга вернулась домой в деревню с пленниками, убила их и приготовила из них для себя еду, как это обычно делается в других племенах, то остальные члены их племени с достоинством отвернулись от их пиршества, наотрез отказываясь принять в нем участие.
Некоторые путешественники, однако, утверждают, что культ каннибализма начал здесь недавно возрождаться, особенно среди молодых воинов. Когда их стали допрашивать, они признались, что пошли на такое только под влиянием того, что так делали жители острова Фиджи. Они пытались всех убедить, что, поедая мясо врага, они тем самым приобретали все его мужские достоинства и у них значительно прибавлялось сил для боя.
Если тонганцы и ели человеческое мясо, то прежде они его тщательно мыли и очищали в морской воде. Обычно из трупов удалялись все внутренности до того, как поставить их на огонь. Иногда тела разрубали на мелкие кусочки, которые заворачивали в пальмовые листья, а затем поджаривали на раскаленных камнях.
Можно привести здесь один интересный рассказ очевидца о каннибализме на островах Тонга. Его поведал доктору Джону Мартину один человек по имени Уильям Мэрайнер. Он привлекает не только своими живописными деталями, но еще и красноречивым свидетельством об инстинктивном отвращении, которое испытывали жители этих островов к человеческой плоти и которое им все же пришлось преодолеть под мощным влиянием фиджийцев. Мартин совершенно случайно познакомился с Мэрайнером, который прожил на различных островах Тонга многие годы.
Сам доктор убежден, что жителей Тонга нельзя считать каннибалами, несмотря на рассказ Мэрайнера об одной их вылазке, завершившейся весьма плачевно – пиршеством с употреблением человеческой плоти.
«Такая практика здесь не приняла всеобщего характера, – настаивает он, – и когда некоторые из их соплеменников, вернувшись домой после удачного набега, начинают предаваться такому нечеловеческому занятию, многие жители деревни, узнав об этом, стараются их избегать, особенно женщины. Они обычно кричат громко: «Я-вхе, мое ку-тан-гата!» – что означает: «Держитесь подальше от этих любителей человечины!»».
Сам Уильям Мэрайнер, от которого Мартин узнал эту историю, неоднократно принимал участие в набегах одного племени на другое в начале XIX века, по-видимому, лет через пятьдесят после первой экспедиции капитана Кука. Если до сих пор неясно, существовал ли в этих местах каннибализм во времена Кука, то во времена Мэрайнера такое уже было наверняка.
Он жил с туземцами одного из тонганских племен и в связи с этим рассказывает, что их воины довольно часто падали в отлично замаскированные ямы – «лавоса», на дне которых торчали остро заточенные палки бамбука. Мэрайнер однажды и сам упал в такую яму, но в последнюю минуту его оттуда вытащили оказавшиеся поблизости его знакомые воины…
«Покуда продолжалась потасовка, вождь племени хапай, стоявший на некотором отдалении от своих друзей, начал поединок с другим тонганским вождем. Они немедленно приступили к обмену ударами тяжелых дубинок. Один из них, правда, очень скоро был разоружен, но, к несчастью, их дубинки треснули, и теперь они перешли на кулаки. Наконец, они настолько обессилели, что, крепко схватив друг друга за туловище, оба покатились на землю. Вождь тонга, не имея сил нанести своему сопернику больше никаких увечий, пальцами разрывал ему рот, а тот с ужасной силой пытался их откусить.
Туземцы племени хапай вернулись с победой домой с пятьюдесятью захваченными пленниками. Некоторые из молодых вождей, которые переняли привычки народностей с островов Фиджи, предложили убить их, зажарить и съесть. Такое предложение все с радостью приняли. Одни – потому, что очень хотели попробовать, что такое это человеческое мясо, а другие – только потому, что считали этот акт вполне соответствующим их нынешнему боевому настроению.
Некоторых пленников вскоре убили. Их тела разрезали на маленькие порции, которые затем хорошенько промыли в морской воде и завернули в листья пальмы. Потом их положили жариться на раскаленные камни в печи. Два или три трупа жарились и тушились целиком, как свиные туши. В остов втирали сочную субстанцию бананового дерева, после чего его на несколько минут ставили на огонь. Нагрев каркас до нужной температуры, туземцы сдирали с него остатки мяса с помощью ракушек или ножей, после чего его тщательно вымывали в морской воде. Труп снова клали на спину, и повар, разрезав ему горло, вырывал глотку вместе с пищеводом, насаживал их на вертел, перевязывая его крепко-накрепко жилой. Это лакомство предстояло потом разделить.
Вырезав круглую – от четырех до восьми дюймов в диаметре – порцию мяса из живота, он вытаскивал все внутренности либо просто руками, либо с помощью бамбуковой палки. Вместе с кишками извлекались легкие, желудок и печень, которую откладывали в сторону. Ее полагалось жарить вместе с телом в печи. Все остальное жарилось на раскаленных углях, и, пока еда готовилась, от нее отрезали кусочки для пробы, которые жадно проглатывались присутствовавшими в ожидании главного блюда.
Потом внутрь тела накладывали раскаленные камни, причем каждый из них заворачивался в листья хлебного дерева, а все дырки и отверстия в теле наглухо закрывались затычками из листьев. Затем тело помещали животом вниз в яму, то есть в печь, выложенную раскаленными камнями. Там горел разведенный накануне огонь, но его языки от камней отделяли ветки хлебного дерева. На спину жертве набрасывали ветки дерева и кучу банановых листьев, после чего сверху насыпали большую кучу земли, чтобы не допустить утечки пара. Рядом с телом клали, как мы уже говорили выше, печень и немного мяса. Таким способом труп мог как следует прожариться и протушиться приблизительно за полчаса».
Мартин, как известно, был врачом, и его профессией, скорее всего, объясняется пристрастие к деталям процесса приготовления трупа. То, что он здесь описывает, по-видимому, основано на том же принципе, которым руководствуются все современные повара, испытывающие острую нехватку времени. Следует особо отметить, что тело жертвы уже готово к употреблению всего через полчаса. Это резко контрастирует с каннибальской практикой на острове Новая Ирландия, где, как нам указывает Ромилли, время приготовления трупа в пищу растягивалось на трое суток.
Вот как Мартин заканчивает свой рассказ: «Уже прошло несколько дней, а каноэ из племени хапай все еще не появлялось, к великому отчаянию тех, кто отказался принять участие в каннибальском пиршестве. У Мэрайнера уже больше двух дней ничего не было во рту. Проходя мимо хижины, в которой что-то готовили, он туда зашел. Может, там удастся раздобыть хоть кусочек того, что приемлемо для его желудка, подумал он. Пусть хоть кусок поганой крысы. Когда он осведомился, то ему сказали, что у них есть свинина, и предложили ему кусок печенки, который он с благодарностью принял. Он уже поднес было этот злосчастный кусок ко рту, как заметил на лицах туземцев недвусмысленные ухмылки. В руках у него была человечья печень! С отвращением он швырнул этот кусок в физиономию одного из них. Но тот только рассмеялся, поинтересовавшись, не лучше ли съесть кусок хорошего вкусного мяса, чем медленно умирать от голода…».
