Я стала вынимать комиксы наугад и разглядывать обложки. Когда я собралась взять очередную книжку, рука моя натолкнулась на что-то мягкое. Я нахмурилась, отложила в сторону часть стопки и погрузила руку в мягкую ворсистую ткань. Вынув руку из сундука, я обнаружила, что держу тонкое шерстяное одеяло.
Шей откашлялся.
— Это одеяло связала моя мама.
— Я помню, — сказала я, проводя пальцами по мягкой сетчатой ткани. — Это все, что у тебя осталось после ее гибели.
Внезапно он вырвал одеяло из моих рук.
— Что-то не так? — спросила я, боясь, что обидела его тем, что без разрешения достала одеяло из сундука.
— Не понимаю, — тихо сказал Шей. — Это странно.
— Что?
— Одеяло, — сказал он. — Как будто… Оно пахнет иначе. Я чувствую это, хотя и не держу его близко к носу.
— А, — закивала я. — Это не одеяло пахнет иначе. Твое обоняние изменилось. Оно стало гораздо острее. Это влияет на твое чувственное восприятие.
Шей сдвинул брови, поднял одеяло к носу и с шумом втянул воздух ноздрями. Я вскочила на ноги, увидев, что внезапно он закрыл глаза, попятился и издал изумленный возглас.
— Шей? — спросила я, взяв его за руку. — Что случилось?
— Я… — ответил он хрипло. — Я вижу ее лицо. Я помню, как она смеялась.
— О, Шей, — шепнула я, прижимая его к себе. Он открыл глаза, и я увидела, что они полны воспоминаний.
— Не может быть.
— Почему же, как раз может, — сказала я. — Обоняние и память тесно связаны друг с другом. Теперь, когда ты стал Воином, обострившееся обоняние открыло для тебя воспоминания, которые ранее не были доступны.
— Может быть, — сказал он, нахмурившись.
— Ты видел все, как наяву? — спросила я настойчиво. — Тебе показалось, что ты ее уже видел раньше?
— Да, в точности, как наяву, — ответил он.
— Да, значит, это твоя мама.
Он сжал одеяло в руках.
— Погоди-ка, секундочку… Нет, нет, этого не может быть.
— Шей?
Он схватил меня за руку и вытащил из комнаты в зал.
— Да что такое? — спросила я, когда он, держа меня за руку, бросился бежать назад, к балкону, который опоясывал огромный вестибюль на уровне второго этажа.
Он ничего не ответил, пока мы не остановились возле деревянной двери, за которой, как он уже мне объяснил, находилась библиотека. Шей достал из кармана джинсов предмет, похожий на швейцарский армейский складной нож, и начал возиться с замком. Вскоре послышался щелчок, и дверь распахнулась. Шей, не произнося ни слова, вошел внутрь. Я нерешительно последовала за ним, осматривая помещение, в котором находилась библиотека. Наверное, я никогда в жизни не видела такой большой комнаты. Ее можно было сравнить разве что со спортзалом в нашей школе. Потолок было трудно разглядеть, так как по высоте комната занимала два этажа. Вдоль трех стен от пола до потолка располагались встроенные шкафы с книгами. К каждой стене были приставлены кованые винтовые лестницы, по которым можно было подняться на специальные балконы, обеспечивавшие доступ к верхним рядам книг. Я никогда не видела так много книг сразу. Неудивительно, что Шей не смог удержаться и проник сюда. Библиотека была настолько великолепна, что я чувствовала себя так, будто забрела на поле, где растут хищные растения, прекрасные цветы которых служат приманкой для доверчивых насекомых. Она была настолько красива, что, казалось, быть в ней означало подвергать себя неведомой опасности.
— Изумительно, — выдохнула я.
Шей пристально смотрел на пустую стену. На ней не было ни одного стеллажа. Посреди стены красовался великолепный монументальный камин, окруженный окнами, в рамы которых были вставлены превосходные витражи. Камин был таким огромным, что два человека могли бы поместиться в нем в полный рост. Я устремила взгляд туда, куда смотрел Шей, и увидела портрет, висящий над каминной полкой.
В отличие от гротескных портретов в коридорах, эта картина была более традиционной, хотя выражения лиц изображенных на ней людей были сдержанными и в чем-то даже суровыми. Женщина, одетая в простое белое платье, сидела в кресле. Ее волосы цвета темного шоколада были переброшены через одно плечо; в бледно-зеленых глазах, казалось, проступали невидимые слезы. Возле нее, положив ей руку на плечо, стоял мужчина. На лице его было суровое выражение, в котором, казалось, был оттенок какой-то очень глубокой грусти. Лицо было обрамлено мягкими вьющимися и достаточно длинными волосами, прикрывавшими скулы мужчины.
Я не знала, кто эти люди, но их вид был столь печален, что к горлу подступил комок. Я никогда еще не видела людей, чьи лица так явно свидетельствовали бы о пережитом горе. Я подошла к Шею и встала рядом.
— Почему он мне ничего не говорил? — спросил он сам себя тихо.
— Кто тебе ничего не говорил?
— Дядя, — ответил Шей, оторвав взгляд от портрета. — Это моя мать… А мужчина, я думаю, мой отец.
Я не верила свои ушам.
— Ты уверен?
— Раз ты утверждаешь, что обострившееся обоняние могло освободить настоящие воспоминания, — сказал он, — я могу сказать, что именно эту женщину я увидел, когда понюхал одеяло.
— Но Боско не разрешал тебе иметь их фотографии, — сказала я.
— Да, верно. Но тогда почему он хранит их портрет в своей библиотеке? — спросил он. — И почему не разрешает мне на него смотреть?
— Может быть, он боится того, что ты можешь вспомнить что-то при взгляде на эту картину? Ты вспомнил что-нибудь? Ведь теперь ты ее видел.
Шей снова посмотрел на портрет.
— Нет.
Я взяла его за руку.
— У тебя все в порядке?
— Не знаю, — сказал он, поглаживая мою ладонь большим пальцем. — Было бы неплохо, если бы в моей жизни хоть что-нибудь прояснилось.
Я сжала его пальцы.
— Да, понимаю.
Мы подняли слишком много камней, под которыми скрывались разные неприятные секреты.
— Что будем делать?
— То, зачем пришли сюда.
— Искать?
— Да.
Я посмотрела на книжные полки, высившиеся вокруг нас.
— Есть мысли, с чего нужно начать? Может быть, у дяди есть картотека?
— С каталогом было бы слишком легко, не думаешь? — спросил он саркастически.
— Ну, ладно, тогда просто буду осматривать полки, — сказала я, не обращая внимания на усмешку в его глазах.
Шей зловеще улыбнулся.
— Есть одна интересная штука.
— Какая?
— Запертый книжный шкаф.
— Звучит заманчиво. Ты уже в него залезал?
