Во время пахоты египтяне никогда не использовали быков – только коров. Это лишний раз доказывает, что эта работа не могла быть слишком тяжелой. Известно, что рабочая корова дает мало молока, а значит, у египтян было достаточно коров и для дойки, и для полевых работ. Быков запрягали в катафалки во время похорон, или они таскали тяжелые каменные блоки. Пахарей обычно было двое. Труднее всего приходилось тому, кто держал рукоятки плуга. Сначала, держась за одну рукоятку, он щелкал кнутом, чтобы заставить коров двинуться с места. Затем, низко согнувшись, он всем телом налегал на плуг, в то время как его помощник, вместо того чтобы тянуть за собой упряжку, пятясь назад, спокойно шел рядом. Иногда эту работу поручали детям; нам известно изображение, где маленький голый мальчик гордо шествует около коров с маленькой корзинкой в руках. Он еще слишком мал, чтобы управляться с кнутом, поэтому ему приходится направлять коров только криком. Иногда рядом с коровами шла жена пахаря; она же и разбрасывала семена.
Долгий рабочий день не всегда проходил без приключений. У двух братьев кончилось посевное зерно, поэтому Бате пришлось спешно возвращаться за ним домой. Иногда происходили досадные несчастья, о которых предупреждал писец, так не любивший земледелие. Одна из коров спотыкается и падает. Она едва не сломала дышло и чуть не повалила вторую корову. Пахарь подбегает к ней. Он отвязывает несчастное животное и помогает ему подняться. Ничего страшного, вскоре упряжка уже готова тронуться снова как ни в чем не бывало.
Хотя египетские поля выглядели довольно однообразно, деревья на них встречались не реже, чем в наши дни. Развесистые сикоморы, тамариск, ююба, баланитес и персея зелеными пятнами оживляли черную вспаханную землю. Эти деревья не только служили материалом для сельскохозяйственных орудий, но и укрывали усталого пахаря от палящего солнца. Кроме того, придя утром на поле, он клал в тень корзинку с продуктами и большой кувшин со свежей водой, чтобы они охлаждались.
Пока отдыхают уставшие животные, пахари обмениваются замечаниями: «Отличный прохладный день. Скотина тянет хорошо. Небеса благоволят нам. Давай же прилежно работать для нашего господина». В этот момент появляется их хозяин, царевич Пахери, который решил взглянуть, как идут дела. Он сходит с колесницы, а конюх держит вожжи и успокаивает лошадей. Один пахарь замечает хозяина и предупреждает товарища: «Торопись, вожатый! Погоняй коров! Погляди, князь стоит и смотрит на нас». У Пахери не хватало коров для всех плугов, и он боялся, что земля вот-вот пересохнет. Поэтому в одну из упряжек вместо животных впряглись четверо мужчин. Они утешают себя песней: «Взгляни, как мы работам! Не бойся ничего на земле, это так прекрасно!». Вожатый, явный семит и, как и его товарищи, очевидно, бывший военнопленный, смирившись со своей участью, подбадривает их шуткой: «Как прекрасны слова твои, мой малыш! Прекрасен год, когда он избавлен от бедствий. Густая трава под ногами телят. Это лучше всего!» Наступает вечер, коров выпрягают и награждают их пищей и добрыми словами: «Ху (красноречие) – в быках. Сиа (мудрость) – в коровах. Дайте им корма поскорее!» Собрав все стадо, его гонят к деревне. Плуги остаются на попечении пахарей. Если оставить упряжку в поле без присмотра, неизвестно, найдут ли они ее назавтра. Как говорит писец: «Он (землепашец) уж не найдет ее (упряжку) на месте. Он будет искать ее три дня. Он найдет лемех в пыли, но даже коровьих шкур не найдет он. Ибо волки растерзали его коров».
Египтяне прикрывали семена землей не только с помощью плуга. В зависимости от местности они пользовались для этого мотыгой и заступом. Мотыга была устроена так же примитивно, как плуг. Она представляла собой нечто вроде буквы А, одна сторона которой была гораздо длиннее другой. Мотыга изнашивалась еще быстрее, чем плуг, иногда на ее починку у крестьянина могла уйти целая ночь. Он, однако, похоже, относился к этому философски. «Я сделаю больше, чем велел господин, – говорит один работник своему товарищу. – Не беспокойся!» – «Поторопись со своим делом, друг! – отвечает тот. – И мы закончим в срок!»
На землях, долго находившихся под водой, от всех этих тяжких трудов избавлялись следующим образом: выпускали на засеянные поля стада. Быки и ослы были для этого слишком тяжелы, поэтому в древние времена использовали овец. Овчар с приманкой в руке вел за собой барана-вожака, а за ним устремлялась на поле вся отара. По неизвестным причинам в эпоху Нового царства для этих же целей использовали свиней. Геродот утверждал, что сам видел их стада на полях.
Бросая зерно в землю, египтяне погружались в мысли о смерти и погребении. Греки замечают, что в период сева они совершали церемонии, напоминающие погребальные обряды. Одни считали эти обычаи неуместными, другие их оправдывали. В дошедших до нас текстах времен фараонов, которыми я пользовался, описывая полевые работы в сезон перет, об этих ритуалах почти ничего не говорится. Пастухи, пригонявшие на поле своих овец, пели жалобную песню; ее повторяли, когда овцы топтали сжатые колосья, разложенные на току:
Вот пастух в воде среди рыб.
Он беседует с сомом,
Он приветствует мормира.
О Запад! Где пастух, где пастух Запада?
Александр Морэ первым предположил, что этот куплет – не просто шуточная песенка о пастухе, провалившемся в грязь, поскольку в грязи не водятся рыбы. Пастух Запада – не кто иной, как бог Осирис, которого Сет разрубил на куски и бросил в Нил, где тигровая рыба, оксиринх и усач проглотили его половые органы. Таким образом, по случаю сева и молотьбы египтяне взывали к богу, даровавшему людям полезные растения и настолько связанному в их сознании с этими растениями, что порой его изображали с колосьями и деревьями, произрастающими прямо из его тела.
Геродот наивно полагал, что после пахоты и сева крестьянин мог сидеть сложа руки вплоть до самой жатвы. Увы, это не так. Если бы крестьянин позволил себе подобную роскошь, он мог потерять весь урожай, потому что даже в Дельте не выпадает достаточно дождей, чтобы можно было отказаться от искусственного орошения. А уж тем более в Верхнем Египте, где почва высыхала быстро и колосья, оставленные без присмотра, увядали в «садах Осириса». А потому орошение полей было жизненно необходимо, как напоминал своему народу Моисей, расписывая все достоинства земли Ханаанской: «Ибо земля, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею, не такова, как земля Египетская, из которой вышли вы, где ты, посеяв семя твое, поливал [ее] при помощи ног твоих, как масличный сад. Но земля, в которую вы переходите, чтоб овладеть ею, есть земля с горами и долинами и от дождя небесного напояется водой». Видимо, его слова означают, что вода подавалась на поля с помощью некоего приспособления, приводимого в действие ногами. Однако египетские тексты и изображения не дают нам оснований предположить, что у египтян существовала такая хитроумная машина. Быть может, слова Моисея могут объясняться следующим: управляющие, работавшие на озера Мерис, открывали шлюзы, когда поля нуждались в поливе. Каналы заполнялись водой. С помощью шадуфов или кувшинов – что гораздо тяжелее – воду переливали в оросительные канавы. Их открывали и закрывали с помощью небольших плотин, рыли новые канавы и возводили новые плотины, и все это приходилось делать «ногами», как мы можем видеть на одной росписи в Фивах, где работники ногами вымешивают глину для гончарных изделий.
