Общее пристрастие к мерсийским художественным находкам объединяет саркофаг из Сент-Эндрюса, плиту с крестом в Нигге и плиту с крестом в Хилтон-оф-Кадболл. Древко креста в Нигге и символ полумесяца в Хилтон-оф-Кадболл украшены меандром, который является одной из характерных черт мерсийской книжной иллюстрации. Точно так же из Мерсии пришел и свободный узор из трубкообразных спиралей под охотничьей сценой в Хилтон-оф-Кадболл (сравните его, например, с панелью в Саут-Кайме). Изящные птички на широких боковых полосах в Хилтон-оф-Кадболл очень похожи на птиц на мерсийской чаше из Ормсайда и практически идентичны с птицами, клюющими виноград в Римском Евангелии, которое является мерсийской работой, датирующейся примерно 800 годом.
Рис. 38. Хилтон-оф-Кадболл, Россшир, параллели: а – Хилтон-оф-Кадболл. Всадница; б – Эпона с галльской кельтской стелы из Агассака (по Побе); в – Хилтон-оф-Кадболл. Трубачи; г – музыканты Давида. Кентерберийская псалтырь; д – Хилтон-оф-Кадболл. Сцена охоты; е – охота Ипполита. С саркофага. Лапидарий, Арль (по Побе)
Трубачи в Хилтон-оф-Кадболл показаны один перед другим. В другой версии этого мотива, на плите у дороги в Аберлемно, трубачи передвинуты на один и тот же план, и один идет за другим. Такую композицию следует считать упадочной, и версия из Хилтон-оф-Кадболл, видимо, предшествовала южному варианту. Сцена с охотником и трубачами в Аберлемно ассоциируется со сценой с идущей фигурой Давида (?) с саркофага из Сент-Эндрюса, а вне охотничьей сцены как таковой мы видим фигуру Давида, разрывающего пасть льву. Это весьма интересно, если мы примем предположение, что трубачи из Хилтон-оф-Кадболл в конечном счете связаны с мерсийскими музыкантами Давида.
Самую северную фазу художественного влияния Нортумбрии мы находим в Евангелии из Келлса. Глубокое влияние на эту рукопись оказало искусство каролингского периода, что сказалось прежде всего на оформлении пасхальных таблиц и новой для того времени иконографии Нового Завета. На Британских островах Кентербери на юге и Личфилд в центральных графствах оказались крупными центрами каролингского влияния. Это влияние достигло севера через Мерсию и в формах мерсийского художественного стиля. Стиль фигур в Евангелии из Келлса также следует интерпретировать в свете мерсийской скульптуры, прежде всего фигур из Бридона. Громоздкие пропорции, чувство пластичности, плотная объемная драпировка и прежде всего скрытая эмоциональность в фигуре благословляющего ангела и изображенной по грудь девы в Бридоне появляются (правда, в слегка преувеличенном виде) в фигурах великого Евангелия из Келлса.
Поскольку Евангелие из Келлса в большой степени представляет собой последнюю фазу восприятия мерсийских влияний на севере, естественно предположить, что группа связанных с ним памятников, о которых мы говорим, показывает черты, определенно принадлежащие к школе Келлса. Плита с крестом из Нигга содержит довольно искаженный вариант сцены с Давидом с саркофага из Сент-Эндрюса, и, таким образом, должна быть более поздней, чем сам саркофаг. Святой Павел и святой Антоний, об иконографии которых мы уже говорили выше, изображены во многом в стиле фигур из Келлса. Змеи и шишки из Нигга, как мы уже видели, находят свои параллели в позолоченном бронзовом предмете ирландского происхождения. В этом ювелирном изделии три изогнутых толстых змеи заканчиваются большими внимательно смотрящими человеческими лицами. То же самое мы видим и на странице XPI
[61]
из Келлса, так что змеи и шишки бронзового предмета и камня в Нигге являются выражением идей художественной школы Келлса в металле и скульптуре.
Последний памятник этой группы – плита у дороги в Аберлемно, на которой сцена с фигурами из Хилтон-оф-Кадболл воспроизведена в связи со сценой с саркофага из Сент-Эндрюса, интерпретированной так же, как в Нигге. На камне из Аберлемно скорбящие ангелы стоят по обеим сторонам креста. Это эмоциональное распространение смысла плетеного креста, доселе неизвестное в искусстве Британских островов. Плетеный крест перестает быть символом триумфа, по сути абстрактной формы, однако в смысловом отношении связанным с фигурой Христа-Победителя на крестах из Рутвелла и Бьюкасла; теперь он действительно становится Распятием. Этот замечательный сдвиг в иконографии, видимо, следствие каролингского влияния. Мы можем сравнить понурых, ссутулившихся ангелов из Аберлемно с ангелами, которые поклоняются Христу и скорбят вместе с ним на крестах из слоновой кости, выполненных школой Меца. Школа Келлса является единственным возможным фоном для возникновения замечательных ангелов из Аберлемно. Келлс непосредственно соприкасался с каролингскими течениями, с иконографической точки зрения был в курсе современных тенденций, и в орнаменте Евангелия чувствуется горячая эмоциональность.
Из этого анализа стиля и иконографии пиктской скульптуры становится очевидно, что, с точки зрения автора этой книги, пиктская скульптура никоим образом не представляет собой позднего или провинциального отражения основных тенденций ирландско-англосаксонского искусства. Скорее оно было творчеством художников, которые свободно принимали участие в эволюции этого стиля и создали едва ли не самые смелые и величественные его памятники.
ЗНАЧЕНИЕ СИМВОЛОВ
Перед тем как окончательно завершить этот обзор пиктского искусства, следует хотя бы кратко коснуться трудного вопроса о значении символов на пиктских камнях. Чрезвычайно жаль, что мы не знаем, что же, собственно, означает этот ряд рисунков, которые использовались в течение целого исторического периода. Не хотелось бы проявлять излишнего пессимизма, однако трудно сказать, что у нас есть какая-то надежда понять эту систему символов во всех подробностях, если только нас не ждет какое-то невероятное открытие: например, письменное свидетельство того времени или же обнаружение скульптуры, на которой будут показаны ясные эквиваленты символов. Искусствовед чувствует поистине танталовы муки, осознавая, что Адамнан должен был знать, по крайней мере в общих чертах, что же означали пиктские символы... Но это лишь одно из многих упущений этого автора, о которых исследователь пиктов может лишь сожалеть.
Данные о татуировке у пиктов уже были рассмотрены выше. Некоторые исследователи предполагали, что те «изображения разных зверей» и «разноцветные рисунки», которые, как сообщает Геродиан
[62]
, украшали тела пиктов, на самом деле и есть наши символы. Далее, утверждение Изидора Севильского, что эти знаки отражали личный статус человека, дает ответ на вопрос об их значении. Однако факт остается фактом: хотя гипотеза о соотношении между татуировками и символами действительно очень интересна, связь между этими позднеантичными свидетельствами и известными нам камнями доказать невозможно. Рисунки татуировок могли выглядеть очень по-разному. Более того, у этой гипотезы есть и слабое место: сама традиция, которая лежит в основе античных источников, сомнительна. Конечно, эта гипотеза имеет право на существование, однако развивать ее дальше вряд ли стоит, поскольку в самой основе аргументации лежит недоказуемый факт. Единственной прочной основой для дискуссии является язык самих символов, таких, какими мы их знаем, то есть камней и других связанных с ними памятников. В связи с этим можно сделать несколько замечаний.
