– Простое везение будет, если тебе удастся подключить эту штуку, – сказал старший инспектор. – Мое мнение таково, что здесь работает что-то вроде агентства по найму.
– Надеюсь, вы не имеете в виду «божественное».
– Не совсем, хотя я бы и его не исключал. Нет, я думаю, что они получили приглашение.
Бовуар высунул из-под стола голову с темными растрепанными волосами:
– Что, как хоккейные игроки?
– Как ты, например. Я нашел тебя в хранилище улик. Помнишь, как ты там бездельничал?
Бовуар никогда не забывал этого. Его изгнали в подвал, потому что никто не хотел с ним работать. Нет, не из-за его некомпетентности – из-за несносности. Хотя Бовуар предпочитал думать, что ему просто завидовали.
Его отправили в хранилище улик, потому что он мог работать только с мертвыми вещами.
Начальство хотело, чтобы он уволился. Ждало, что уволится. И, откровенно говоря, он уже созрел для увольнения, но тут появился старший инспектор Гамаш, которому для следствия понадобился какой-то из вещдоков в хранилище. А нашел он там агента Жана Ги Бовуара.
И пригласил его принять участие в расследовании.
Бовуар никогда не забудет того дня. Он взглянул тогда в глаза Гамашу, и дурацкая острота замерла у него на губах. Его так часто обдуривали, обманывали, оскорбляли, запугивали. Он не позволял себе надеяться, что сейчас с ним не разыгрывают очередную шутку. Новый поворот жестокости. Потому что Бовуар чувствовал, что умирает здесь, в подвале. А ведь он всегда мечтал быть офицером Квебекской полиции. И с каждым днем его мечта таяла.
Но вот пришел этот крупный человек со спокойными манерами и предлагает забрать его отсюда.
Спасти. Хотя они и не знакомы.
И агент Бовуар, поклявшийся никому больше не доверять, поверил Арману Гамашу. Это случилось пятнадцать лет назад.
Неужели эти монахи тоже получили предложение? Неужели их кто-то нашел? Даже спас? И привез сюда?
– Значит, вы считаете, что кто-то заманил их в этот монастырь? – спросил Бовуар, вылезая из-под стола и отряхивая брюки.
Гамаш улыбнулся и посмотрел на Бовуара поверх своих полукруглых очков:
– У тебя удивительный дар во всем находить что-то подозрительное, даже зловещее.
– Merci. – Бовуар плюхнулся на жесткий деревянный стул.
– Работает? – Гамаш кивнул на ноутбук.
Бовуар нажал несколько клавиш:
– Ноутбук работает, но в Интернет выхода нет.
Он продолжал без толку насиловать мастер подключения к Интернету.
– А не помолиться ли тебе? – предложил Гамаш.
– Я собирался помолиться, чтобы тут что-нибудь превратилось в еду. – Бовуар оставил попытки подключиться к Интернету. – Как вы думаете, когда у них обед?
Потом он вспомнил кое о чем и достал из кармана маленький пакетик вощеной бумаги. Положил его на стол и развернул.
– Это что? – спросил его шеф, приглядываясь.
– А вы попробуйте.
Гамаш взял шоколадную горошину своими длинными пальцами – она казалась в них микроскопической – и отправил в рот. Бовуар улыбнулся, увидев удивление и удовольствие на лице Гамаша.
– Черничный вкус?
Бовуар кивнул:
– Да, такие маленькие лесные ягоды. В шоколаде. У них тут поточное производство. Я нашел шоколадный цех, пока искал монахов. Похоже, эта находка получше, чем монахи.
Гамаш рассмеялся. Они вместе съели несколько шоколадных конфет. Гамаш не мог не признать, что ничего вкуснее в жизни не ел, а шоколад он любил и пробовал его немало.
– Какова вероятность того, что у всех двадцати четырех монахов, у всей честной компании, случайно оказались хорошие голоса?
– Очень низкая.
– И не просто хорошие голоса – великолепные. Причем такие, которые подходят друг к другу, сочетаются.
– Их, наверное, научили, – предположил Бовуар. – Их дирижер, убитый.
– Но ему требовался исходный материал. Я в музыке не эксперт, но даже я знаю, что выдающийся хор – не просто собрание прекрасных голосов. Голоса должны быть определенные, дополняющие друг друга. Гармоничные. Эти монахи оказались здесь не случайно. Я думаю, их специально подбирали для исполнения хоралов.
– Наверное, их специально вывели, – тихо произнес Бовуар, округлив глаза в притворном ужасе. – Наверное, тут какой-то заговор Ватикана. Может, такая музыка позволяет внедряться в мозги людей. Заманивать их назад, в церковь. Зомбировать.
– Боже мой, какая блестящая гипотеза! И такая очевидная. – Гамаш восторженно посмотрел на Бовуара.
Бовуар рассмеялся:
– Значит, вы думаете, что монахи специально отбирались?
– Не исключено. – Старший инспектор поднялся на ноги. – Продолжай работать в этом направлении. Хорошо бы все же установить связь с внешним миром. Я пойду поговорю с привратником.
– Почему с ним? – спросил Бовуар.
– Он здесь самый молодой и, вероятно, приехал самым последним.
– А убийства происходят, когда что-то меняется, – заметил Бовуар. – Что-то спровоцировало убийство брата Матье.
– Оно наверняка вызревало какое-то время. Большинство убийств зреет годами. Но в конечном счете кто-то или что-то нарушает равновесие.
Этим и занимался Гамаш со своей командой. Они просеивали множество событий, чтобы найти одно, нередко очень незначительное с виду. Слово. Взгляд. Оскорбление. Ту последнюю каплю, что переполнила чашу. Что-то превратившее человека в убийцу. Но чтобы превратить в убийцу монаха, наверняка требовалось больше времени.
– А каково было самое последнее изменение? – спросил Гамаш. – Скорее всего, прибытие брата Люка. Вероятно, оно каким-то образом нарушило равновесие, гармонию в монастыре.
Шеф закрыл за собой дверь, и Бовуар вернулся к работе. Пока он пытался сообразить, какие тут нелады с соединением, мысли его вернулись к хранилищу вещдоков. К его аду. Но еще он думал о двери с надписью «Porterie»
[32]
.
И о молодом человеке, сосланном туда.
Может, его ненавидели? Наверно, ненавидели, если упрятали в эту каморку. Все остальные работы в монастыре имели какой-то смысл. Кроме этой. Зачем у дверей, которые никогда не открываются, сажать привратника?
Гамаш шел по коридорам, то и дело встречая монахов. Он уже начал узнавать их, хотя пока не мог связать имена и лица.
Брат Альфонс? Брат Фелисьен?
На лицах монахов всегда отражалось спокойствие, руки они держали в рукавах, и Гамаш уже понял, что таковы монастырские правила. Встречаясь с ним, они неизменно ловили его взгляд и кивали. Кое-кто отваживался на едва заметную улыбку.
