– Но орден выжил, – сказал Бовуар, тоже разглядывая план.
– Да, они добрались сюда. В те дни это было все равно что переселиться на Луну.
– Почему они переселились?
– Боялись инквизиции.
– А чего им было бояться, таким бедным и незаметным?
– А чего боятся все? По большей части все страхи в голове. Не имеют никакого отношения к реальности. Я думаю, гильбертинцы вовсе не интересовали инквизицию, но они все равно предпочли скрыться. На всякий случай. Слова, которые можно сделать нашим девизом. На всякий случай. Exsisto paratus
[48]
.
– И вы его прежде не видели? – Бовуар показал на план.
Брат Бернар покачал головой, завороженный линиями на чертеже.
– Восхитительно, – сказал он, наклоняясь еще ближе к свитку. – Увидеть подлинный план отца Клемана. Интересно, его начертили до или после строительства монастыря?
– А какая разница?
– Может, и никакой. Но в одном случае чертеж – пожелание, а в другом – отражение действительности. Если его начертили после, то он показывает, что мы имеем в реальности. А не то, что они хотели получить, но потом передумали.
– Вы знаете монастырь, – сказал Бовуар. – Как вы считаете?
Несколько минут брат Бернар сидел, склонив голову над пергаментом, иногда прослеживал ту или иную линию движением синего от черники пальца. Несколько раз он хмыкнул. Что-то напел себе под нос. Покачал головой, потом провел пальцем по другой линии, другому коридору.
Наконец он поднял голову и взглянул на Бовуара:
– Что-то на чертеже не так.
Бовуар ощутил нервное возбуждение, дрожь:
– Что именно?
– Масштаб не отвечает действительности. Видите – здесь и здесь.
– Огород и скотный двор.
– Верно. Здесь у них размер такой же, как и у сада настоятеля. Но они разные. На самом деле они раза в два больше.
Монах говорил правду. Бовуар помнил сбор кабачков с братом Антуаном. Огород громадный. А сад настоятеля – место убийства – гораздо меньше.
– Откуда вы это знаете? – спросил Бовуар. – Вы бывали в саду настоятеля? – Он кинул взгляд на высокую стену.
– Никогда. Но я ходил близ него. Когда собирал ягоды. А еще я захаживал в огород и на скотный двор. План неверен, – сказал монах, снова опустив глаза на пергамент.
– Но что это значит? – спросил Бовуар. – Зачем бы отец Клеман стал чертить план, не соответствующий действительности?
Бернар задумался, потом неуверенно покачал головой:
– Трудно сказать. Церковь всегда склонна к преувеличениям. Посмотрите на старые картины. Младенец Иисус на них выглядит десятилетним. На старых городских картах соборы кажутся гораздо больше, чем в реальности. Доминируют над окружающими строениями.
– И поэтому отец Клеман преувеличил размеры сада настоятеля? Но зачем?
Монах опять покачал головой:
– Возможно, из тщеславия. Хотел, чтобы казалось масштабнее. Церковная архитектура нетерпимо относится ко всему необычному, несбалансированному. На бумаге, – монах опять кивнул на пергамент, – монастырь выглядит лучше, чем настоящий. Хотя настоящий функционирует лучше.
И опять Бовуара поразило столкновение между восприятием и реальностью в монастыре Сен-Жильбер-антр-ле-Лу. И предпочтение, оказываемое тому, что выглядит хорошо, пусть и не отражает истину.
Брат Бернар продолжал изучать рисунок.
– Если бы отец Клеман начертил точную копию реальности, то монастырь на пергаменте не был бы похожим на крест. Он стал бы похож на птицу. Два больших крыла и маленькое тело.
– Значит, он смошенничал?
– Наверное, и так можно сказать.
– А мог он смошенничать и в других частях чертежа? – спросил Бовуар.
Впрочем, он знал ответ. Если человек решил смошенничать раз, он уже не остановится.
– Вероятно. – У монаха был такой вид, будто пал один из ангелов. – Но я не вижу других расхождений. А почему для вас это важно?
– Я не знаю, важно или нет. – Бовуар снова скрутил свиток. – Вы спросили, что я ищу. Я ищу потайную комнату.
– Вроде зала для собраний братии?
– О нем мы знаем. Я ищу еще одно помещение.
– Значит, оно есть?
– Мы не уверены. До нас дошли слухи. И, как я вижу, до вас тоже.
Впервые за время их разговора Бовуар почувствовал, что монах заколебался. Словно медленно захлопнулась дверь. Словно брат Бернар удалился в свою собственную потайную комнату.
Конечно, такая комната имелась у всех. В том-то и состояла их с Гамашем работа – найти ее. К сожалению, в этих комнатах никогда не обнаруживалось сокровищ. Но каждый раз они неизбежно находили там кучи дерьма.
– Если в монастыре и вправду есть потайная комната, вы должны мне сказать.
– Я такой не знаю.
– Но слухи до вас доходили?
– Слухи все время ходят. Этот дошел до меня в день моего приезда в монастырь.
– Для ордена, принявшего обет молчания, здесь, кажется, довольно много говорят.
Бернар улыбнулся:
– Понимаете, наше молчание не абсолютно. В определенное время суток нам разрешается говорить.
– И одним из предметов вашего разговора является тайная комната?
– Если вам ежедневно разрешается говорить всего несколько минут, то о чем вы будете говорить? О погоде? О политике?
– О тайнах?
Брат Бернар улыбнулся:
– Иногда о Божественных тайнах. А иногда просто о тайнах. Вроде потайных комнат. И сокровищ.
Он посмотрел на Бовуара заговорщицким взглядом. Проницательным взглядом. Жан Ги подумал, что брат Бернар может быть спокойным, даже мягким. Но он вовсе не дурак.
– Вы полагаете, она существует?
– Комната с сокровищами, завезенными сюда отцом Клеманом и другими монахами много столетий назад? – Брат Бернар покачал головой. – Думать о таких вещах одно удовольствие. Помогает коротать долгие зимние вечера. Но вообще-то, никто в эти сокровища не верит. Существуй они, их бы уже нашли сто лет назад. Монастырь обновлялся, улучшался, ремонтировался. Будь здесь потайная комната, мы бы ее нашли.
– Может, кто-то и нашел. – Бовуар встал. – Как часто вам позволяется выходить из монастыря?
Монах рассмеялся:
– Ну, монастырь все же не тюрьма.
Но даже брат Бернар чувствовал, что с того места, откуда они смотрят, Сен-Жильбер очень даже похож на тюрьму.
– Нам разрешается выходить, когда мы хотим, но далеко мы не уходим. В основном прогуливаемся вокруг. Собираем ягоды. Запасаем дрова. Ловим рыбу. Зимой мы играем в хоккей на льду. Тут у нас главный – брат Антуан.
