– Савва от нас никуда не денется, – довольно улыбнулся Фредриксон и снова принялся за попкорн.
– Звук проверь, – велел Вениамин.
Что-то буркнув недовольно насчет того, что у него всегда все в порядке, Фредриксон нажал кнопку на пульте. Невообразимые словесные конструкции, создаваемые в импровизационном стиле Джафаром Стилетом, которые, вне всяких сомнений, привели бы в дикий восторг лингвиста, изучающего примитивные языки первобытных народов, зазвучали в стереоисполнении.
– Микрофон жука работает чище, – заметил, прислушавшись к голосу чиф-коменданта, Фредриксон.
Вычерпав до дна колодец своего красноречия, Стилет полез к Вир-Щипку целоваться. Но от такого проявления дружеского расположения Савва деликатно уклонился – сделал вид, что не заметил столь же искренний, сколь и непосредственный порыв чиф-коменданта, и наклонился якобы для того, чтобы поправить съехавший ремешок сандалии.
– Пора подавать лимузин, – сказал Вениамин.
И, словно в ответ на его слова, к посадочной капсуле подплыл флипник с эмблемой Ордена на дверце. Учтиво поклонившись – что при его габаритах было совсем не просто! – чиф-комендант помог Вир-Щипку взойти на борт. Следом за ним юркнула не замеченная никем камера-жук. Савва удобно устроился на заднем сиденье. Стилет с трудом втиснулся на переднее, рядом с пилотом-джанитом. Камера-жук пристроилась в сантиметре от затылка Вир-Щипка.
– Поехали! – приказал джаниту Стилет. – Обзорный круг по городу – и в резиденцию!
Пилот дернул на себя рычаг управления. Летающее блюдце рванулось с места. Вир-Щипок на заднем сиденье откинулся на спинку. Из динамика послышался жуткий звук, похожий на скрежет рвущегося металла, после чего на той части скрина, что показывала картинку, снятую камерой-жуком, замелькали черно-белые полосы – тяжелый затылок Саввы Вир-Щипка расплющил приставленного к нему крошку-шпиона.
На полминуты в командном отсеке «Пинты» воцарилась гнетущая тишина. Вениамин с Фредриксоном ждали, кто первым решится прокомментировать ситуацию. Сидор молчал, потому что все молчали, – безвременную кончину камеры-жука он воспринял не столь трагично, как агенты СГБ.
– Что ж, у каждого бывают неудачные дни, – произнес наконец Фредриксон и очень осторожно, чтобы не стукнуть донышком, поставил на стол ведерко с недоеденным попкорном. – Выключить? – спросил он, указав на универ-скрин.
Трансляция оллариушных новостей продолжалась, но возле посадочной капсулы остались только техники, пытавшиеся пристроить на прежнее место крышку люка.
– Полагаешь, посылать вторую блоху не имеет смысла? – спросил Вениамин.
– Объект потерян. Жук не сможет найти ориентир.
Обвалов молча кивнул.
– Вещей у Саввы никаких не было, – сказал Фредриксон.
– Что и следовало ожидать, – продолжил мысль напарника Вениамин. – Савва не намерен задерживаться на Веритасе. А уж он-то знает свою женушку лучше, чем все оллариушники, вместе взятые. – Обвалов решительно хлопнул ладонями по столу и поднялся на ноги. – Бог с ней, с блохой. Все, что нам нужно, мы узнаем из новостей, – наклонившись, он заглянул в ведерко Фредриксона и подхватил со дна несколько хлопьев попкорна. – Все еще имеется желание поспорить о том, чем закончится представление?
– Ты не хочешь принимать во внимание возможности квантовой логики, – с мягкой, поистине дружеской укоризной произнес ИскИн.
Вениамин неопределенно хмыкнул и зашвырнул в рот еще пару хлопьев.
– А что это такое? – робко поинтересовался Сид.
Фредриксон бросил на парня взгляд через плечо.
– Ты, конечно, знаком с Аристотелевой логикой?
– Ну… разумеется, – как-то не очень уверенно ответил Сид. – В общем виде.
– Когда мы сталкиваемся с каким-либо явлением или действием, совершаемым сторонними силами, Аристотелева логика дает нам всего два варианта для выбора его определения: «да» или «нет», «истинно» или «ложно». В двадцатом веке некто фон Нейман добавил к ним третий вариант: «может быть». С появлением этого самого «может быть» все в мире приобрело иной смысл: событие, до тех пор пока оно не свершилось, может быть неопределенным. Простейший пример: если подбросить монету, то она упадет либо вверх орлом, либо – решкой. Но в тот момент, когда монета находится в воздухе, она пребывает в так называемом фон-неймановском состоянии – в состоянии неопределенности, в состоянии «может быть», – в ней одновременно заключены оба возможных варианта – «орел» и «решка», «да» и «нет», «истина» и «ложь».
– Формалистский прием, не вносящий никакого реального вклада в понимание феномена неопределенности квантовых событий, – с усмешкой заметил Вениамин.
– И тем не менее сейчас Савва Нестор Вир-Щипок пребывает для нас в фон-неймановском состоянии, – Фредриксон выдернул из-под руки Вениамина ведерко с попкорном и поставил его себе на колени. – Мы можем ожидать от него все что угодно. Любые предположения на данную тему – спекуляции и не более того. Мы не в состоянии предугадать действия Вир-Щипка, поскольку ни один из нас даже не был с ним знаком.
– В досье имеется психологический портрет Саввы, – заметил Вениамин.
Фредриксон улыбнулся – не без иронии.
– Тебе не приходилось читать собственный психологический портрет?
Вениамин промолчал.
– Хочешь цитату?
– Нет!
Вениамин обеими руками протестующе застучал по столу – хотя, может быть, он просто пытался вспомнить и воспроизвести какой-то замысловатый ритм.
А Фредриксон тем временем, забыв о споре с напарником, удивленно смотрел на универ-скрин.
Дробь, выбиваемая Обваловым, внезапно оборвалась.
– Это еще что за новости?
По скрину плыли нежно-голубые облака, похожие на клочья стекловаты. Сквозь мутную пелену неясно проступали сияющие золотом буквы: ОЛЛАРИУ!
– Когда нет новостей, показывают Оллариу, – объяснил Сид.
– Ну, здорово! – нервически дернул подбородком Обвалов. – И что теперь?
Вопрос был риторический, но Фредриксон на него ответил:
– Будем ждать новостей.
С невозмутимым спокойствием удава, залегшего в высокой траве в ожидании добычи, которая сама должна прыгнуть к нему в пасть, ИскИн, поудобнее устроившись в кресле, вновь принялся за попкорн.
Глава 11
Которая, увы, не вносит никакой ясности в ту в высшей степени неопределенную ситуацию, в которой оказались герои
Вначале не было людей. Затем появились первые люди: Адам и Ева. Они ходили в одеждах Хиллоса (то есть без одежды), но не знали, что такое Оллариу. Тогда перед ними возник Хиллос Великий и изрек свой Нулевой Постулат, гласивший: «Делайте Оллариу!» И от того пошел род человеческий.
Устав Ордена поклонников Хиллоса Оллариушника.
