— Лия!
— Ну что, отставной не знаю кто и фотограф? — засмеялась Лия.
— Я люблю тебя.
— Ну наконец-то! Хоть и не новость, а всё равно приятно. Рони! Плюнь на всё, прилетай ко мне. Я очень скучаю без тебя.
22
Сол пришел домой раньше обычного, сказал, что ужинать будет позднее, попросил дать ему в кабинет крепкого кофе и забыть о нем на полчаса. Но уже через 15 минут дверь открылась:
— Я освободился. Есть хочу.
Жена знала: успокоится и сам расскажет. Поэтому говорили о несущественном. В конце ужина Сол выпил крохотную рюмку коньяка и неожиданно засмеялся; нервно, негромко, с придыханием и грустными глазами. Потом выпил еще рюмку коньяка и сказал:
— «Самог‘о» отправили на пенсию. С треском. Провалил все последние операции, в том числе ничего не понял в затеянной кем-то очень сильным игре с Бондом, нашим Бондом. С завтрашнего дня я на его месте. Я-то думал, что провалил операцию с девочками, а «Они» считают, что это огромный успех.
— Бедный ты мой, бедный. Мы-то думали, что тебя если не отпустят, то прогонят. Так хочется отдохнуть на пенсии, пока силы есть. А теперь… — она налила себе рюмочку, но пить не стала. — Что будешь делать?
— Не знаю. Я ведь пробовал отказаться. Так «Они» все много старше меня, смеются, говорят «загнешься с тоски на пенсии, ты ведь совсем еще молоденький.» Я в отпуске давно не был. Завтра попрошу хотя бы 2 месяца… Ничего не понимаю. Пойдем погуляем.
— Так дождик капает.
— Вот и хорошо. Может полегчает. Пойдем.
На другой день Сол первым делом попросил избавить его от поздравлений, потом заперся в новом большом и неуютном кабинете и до обеда думал в полудреме, не зная, с чего начать. После обеда пригласил аналитиков и Майка. Первым делом спросил Майка, можно ли говорить по телефону, не опасаясь, что…
— Нет, — понял Майк. — Разве что мне позволят поколдовать немножко с телефонами и компьютерами.
— Позволят, — сказал Сол. — Надолго хватает?
— На пару недель, но гарантирую только пару дней.
— Прекрасно. Приглашаю тебя работать непосредственно со мной и этими профессорами, которые в технике понимают еще меньше меня.
— Я так понимаю, что отказаться нельзя.
Сол вздохнул и хмыкнул: — Отказаться можно, но не советую. И пойми меня правильно: только с нами троими и больше ни с кем. Будет мало работы, будешь скучать — разрешаю делать всё, что угодно. Только будь рядом.
— Читать, писать, смотреть, играть…
— Разумеется, кроме водки и наркотиков.
Майк поморщился: — Не надо, сэр!
— Сол! — не выдержал лысый. — Мы за него ручаемся. Он даже в шахматы не играет.
— К сожалению, я тоже. Теперь Майк свободен до завтра, а вы останьтесь. Хочу посоветоваться…
— Сэр! — сказал Майк, не вставая с места. — Я не уверен, что в этом домике есть хоть один кабинет, где можно говорить. — Погуляйте часочек, я проверю.
— У кого же хватает нахальства следить за «самим»?
— Не верите. Проверим. Я выйду на 5 минут, вы поговорите, ну просто поболтайте. Начинайте, я приду через 5 минут.
— Сол, он — гений и никогда не болтает лишнего, — сказал курчавый. — Я знаю, как вам будет трудно на этом месте. Не завидую вам. Давайте болтать, господа-товарищи. Как твоя Сара?
— Какая Сара? — встрепенулся Сол.
— Другая Сара, Сол, его жена. Она беременная очередным мальчиком…
— Спасибо. Она привычно в порядке. И дети в порядке. Только папу редко видят. Сол! Отпускайте нас пораньше, пожалуйста.
— С моим удовольствием, если работа позволит.
Открылась дверь, вошел Майк, пересказал разговор, начиная с «очередного мальчика», и закончил:
— Советую вам, господа-товарищи, если разговор важный, пойти погулять. Погода позволяет: дождь кончился, солнышко светит. А я тут немножко поколдую.
Сол поманил пальцем Майка и прошептал ему на ухо: «А можно узнать, кто за мной подглядывает?» Майк кивнул головой и прошипел: «Не всегда, трудно, но для вас постараюсь. Идите гулять, сэр.»
Это было забавное зрелище: в середине полненький мужичок предпенсионного возраста, справа и слева от него высокие, не очень худые лысый и курчавый; все трое небрежно одеты и стараются идти в ногу, чтобы поменьше толкать друг друга, но у них не получается. Сол совсем не похож на генерала, а аналитики — на его ближайших помощников.
— Разговор короткий, ребята. Мне страшно хочется убежать на пенсию и после того, что случилось, я был уверен, что меня выгонят с треском.
— За что, Сол? — совершенно искренне удивились «ребята».
— Формально мы сделали свою работу на отлично. Фактически — провалили операцию.
— Сол! — повернулся к начальнику лицом и остановился лысый. — Мы с Бени так работаем уже 10 лет.
— Да, — сказал курчавый. — Мы с Робиком всегда победители. Среди нас побежденных не бывает.
— Тогда за что же убрали моего предшественника?
— А за то, что он не понял юмора Бонда… — начал было Бени, но Робик его прервал:
— За это не выгоняют. Они сами напрочь лишены этого святого чувства… — Так я же именно это хотел сказать, — продолжил свою мысль Бени: — Наш Бонд всегда совмещает общественное и личное…
— Стойте, господа-товарищи! Вы меня запутали. Попроще нельзя ли?
Оба сказали «можно» и лысый Робик сказал, глядя на курчавого Бени:
— То ли его дочь влюбилась в Бонда, то ли он в неё, а может то и другое вместе, но папа понял по-своему и сказал: «Через мой труп».
— Бонд был на задании, когда об этом узнал, — продолжил Бени. — Он расстроился, рассердился, а когда довел работу до конца, набедокурил немножко больше, чем позволительно. И всё бы ничего, да папа поднял страшный шум и…
— Я опять ничего не понимаю.
— Так ведь умер он, умер, — тихонечко сказали аналитики.
— Кто, тот самый старый политик, который был заказчиком…
— Т-ш-ш-ш, — сделал хитрую физиономию Бени. — Кажется, Сол не знает, что…
— Жена этого папы — дочь покойного политика.
Новый начальник повернулся и пошел бодрым шагом на работу, ничего не понимающие помощники — за ним. Войдя в кабинет, Сол плюхнулся в большое кресло и беззвучно захохотал. Потом спросил у Майка, который сидел, развалившись, у компьютера:
— Можно? — Конечно. — Два дня? — Не больше, но если я буду всё время при вас, то сколько угодно. Только не кричите, секретарь услышит. — Спасибо, Майк. Постарайся узнать, кто за мной следит. Ты можешь идти, а вы — останьтесь на несколько минут. — Когда Майк ушел, Сол сказал совершенно серьезно:
