Упаннишшур не понимал, что с ним происходит. Он закрыл глаза, а перед его мысленным взором проплывали картины, которые он никогда не видел. Это были отдельные образы и пейзажи, люди и животные. Картины медленно сменяли одна другую, Упаннишшур видел их совершенно отчетливо, но знал, что, как только умолкнут звуки, порожденные ими образы растворятся в пустоте и он их больше никогда не вспомнит. Более того, у него даже не возникнет желания попытаться воскресить их в памяти. Он и сейчас хотел, чтобы они скорее исчезли. Чтобы струны перестали звучать. Чтобы…
Чтобы…
Чтобы…
Чтобы…
Чтобы все это продолжалось вечно.
Тишина.
Упаннишшур открыл глаза.
Отциваннур опустил руку и зажал струны в кулак.
Упаннишшур оттолкнулся рукой от пола, откинулся назад и сел.
– Ну, что скажешь?
– Налей хмеля.
Отциваннур пододвинул гостю чайник с остывшим отваром и пустую чашку.
Упаннишшур сам налил себе хмеля, залпом выпил полную чашку и тут же снова наполнил.
– Как-то раз, прогуливаясь по острову, – медленно начал Упаннишшур, глядя на дно чашки, – я задумался над тем, что представляет собой наше общество? Почему оно такое, как есть, а не иное?
– Серьезный вопрос, – наклонил голову Отциваннур.
– И знаешь, к какому выводу я пришел? – быстро глянул на него Упаннишшур.
Отциваннур задумчиво почесал пятку.
– Все зависит от того, с чего ты вдруг над этим задумался.
– Да ни с чего! – развел руками, как будто что-то потерял, Упаннишшур. – Я просто гулял и вдруг подумал…
– Так не бывает, – перебил, не дослушав, Отциваннур. – Ни один вопрос не приходит в голову просто так. У всего есть своя причина. Та или иная.
– Хорошо, не будем спорить, – болезненно поморщился Упаннишшур. – Я просто сразу скажу то, что хотел. Квадратный остров представляет собой конечную стадию развития человеческого общества.
Упаннишшур сделал глоток из чашки.
– Я несколько иначе представлял себе предсмертную агонию, – Отциваннур озадаченно прикусил губу.
– Не болтай! – взмахнув рукой, в которой держал чашку, Упаннишшур расплескал хмель. – Ты прекрасно понял, что я говорю о высшей форме развития общества. И, может быть, не только человеческого.
– Думаю, плоскоглазые с тобой не согласятся, – усмехнулся Отциваннур.
– Плоскоглазые примитивны.
– Они добывают уголь.
– Потому что могут подолгу находится под водой.
– Мы многому у них научились.
– Например?
– Любые плетеные изделия из тростника и сухих водорослей. Выделка рыбьей кожи…
– При чем тут плоскоглазые? – недоуменно вскинул брови Упаннишшур. – Все это мы и сами умели.
– Умели?
– Конечно.
– Даже плоты, на которых мы живем, сделаны не нами. И мы не знаем, кто их нам подарил, – Отциваннур постучал кулаком по пластиковому полу. – Ни у нас, ни у плоскоглазых нет такого материала.
– Так я ж про то тебе и толкую! – радостно хлопнул в ладоши Упаннишшур. – Плоты – это наследие былых времен! Сейчас мы находимся у края времени. Это не значит, что мир завершает очередной цикл своего существования и движется к гибели. Просто время перестало играть для нас решающую роль. Наша история закончилась. Мы уже совершили все, что могли, открыли все, что было нужно, мы покорили весь мир и наконец поняли, что ничего этого нам не надо…
– Прости, – поднял руку Отциваннур. – «Мы» – это кто?
– Мы – это люди!
– А… И что же?
– Теперь мы просто живем, – подвел итог своей речи Упаннишшур.
– Вот так – просто? – Отциваннур раскинул руки и посмотрел по сторонам. – Что значит «просто»?
– Просто – значит без проблем. И знаешь, почему у нас нет проблем?
– Почему? – с искреннем интересом спросил Отциваннур.
– Потому что мы сами их себе не создаем. И нет никого, кто бы мог их нам создать. Мы живем в идеальном мире, где ничего не происходит. И в идеальном обществе, в котором полностью удовлетворены все потребности человека.
– Может быть, все дело в том, что потребности слишком низкие?
– Чего лично тебе не хватает? – Упаннишшур протянул руку, как будто в ней находилось именно то, о чем сейчас должен был попросить его Отци.
– Я не хочу обсуждать эту тему, – качнул головой Отциваннур.
– Потому что нечего сказать, – чувствуя победу, снисходительно улыбнулся Упаннишшур.
– Я не хочу это обсуждать, – настойчиво повторил Отциваннур.
– Хорошо. – Упаннишшур сделал резкий жест руками, от груди в стороны, как будто что-то отталкивая. – Оставим.
– К чему ты вообще завел этот разговор? – Отциваннур пожал плечами. – Пришел, чтобы на звучалку посмотреть, и вдруг начал убеждать меня в том, что мы живем в наипрекраснейшем из всех возможных миров, – снова недоуменное пожатие плеч. – Дальше-то что?
– Ты куда-то торопишься?
– Меня дети на улице ждут.
– А ты знаешь, что их родители не одобряют твое общение ними?
– Родители всегда найдут повод поругаться на детей.
– Повод, несомненно, найдется. Но причина в том, что родители хотят, чтобы их дети были счастливыми.
– Дети счастливы, когда заняты тем, что им нравится, что им интересно. Ты этого не замечал?
– Ты опять уходишь от ответа.
– Разве?
Упаннишшур задумчиво постучал ногтями по полу. Из-за того, что он никак не мог решиться сказать Отциваннуру то, что должен, разговор приобретал неопределенный характер. Они говорили в общем, в то время как нужно было говорить о деле. И, что обидно, Отциваннур ведь отлично понимал, в какую сторону клонит Упаннишшур, но не желал ему помочь. Не желал – и все тут! А Упаннишшур, действительно, чувствовал не раздражение, – он вообще редко раздражался, – не злость, – на кого было злиться, кроме как на себя самого, – а самую настоящую обиду. Ну почему именно он должен говорить Отци то, что мог сказать ему каждый?
– Основой нашего общества является стабильность. Надеюсь, с этим ты не станешь спорить?
– Что ж, – Отциваннур наклонил голову. – Можно и так сказать. Хотя я мог бы подобрать другое определение…
Упаннишшур поднял руку, приказывая Отци умолкнуть. И тот послушался, оборвал фразу на полуслове.
– Нам следует избегать того, что ведет к нарушению стабильности. Знаешь, Отци, – Упаннишшур приложил ладонь к груди, – я бы не стал говорить на эту тему с кем-то другим. Но ты-то понимаешь, в чем тут дело.
