Сосед кивал и то и дело порывался:
– Вы меня извините…
Но Чембарисов не давал ему договорить.
– Поражаюсь тебе, Чембарисов, – сказал вошедший в кухню Вадим.
Прожил уже четверть века, а туп, как… Чего не несёшь вино? А с тобою всё решено, – кивнул он Инге. – Увозим тебя с собой. Погостила в столице и хватит, пора и честь знать.
– Приедешь в Красноград, – улыбалась Инга, – ни одного знакомого лица. – Не в этом дело, – сказал Вадим. – Просто есть устойчивые и как вы. Мы устойчивые.
– Скажите проще, Вадим Палыч, – вмешался Чембарисов. – Мы – настоящие советские люди.
– Насчет тебя, Чембарисов, я бы обождал говорить. Захвати пирожки.
– Есть такая немецкая поговорка, – сказал Чембарисов, – «Вот тебе и пирожок» вроде нашего: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день».
– А чем славен Юрьев день? Помнишь?
– В этот день разрешались переходы.
– Но почему именно юрьев?
– Разрешались Юрам, – радовался Чембарисов, – ведь есть и Татьянин день.
– Татьянам разрешалось иное.
– Вы хотите сказать, не возбранялось.
– Согласен.
– Слушай, а здесь и карт нет. И куда, ты, Сусанин, нас завёл? – донимал Вадим Славку.
Между тем ребята нашли какую-то настольную игру из димкиных, расстелили её на тахте и стали с азартом играть, а Вадим комментировал ходы:
– Прекрасно схожено, и дальше так ходи…
– Куда он пропал с сахаром? – спросила Инга Славку, но Вадим услышал.
– Не беспокойся, явится. Кошмар какой-то – Зайцева посылать.
Наташа пользовалась успехом. Теперь она курила на балконе с Игуниным, где третьим лишним присутствовал и Чембарисов.
– Чувствую, не дождется она жениха, – сказала Инга Вадиму.
– Государство должно позаботиться о нём. Нужное зарезервировать. Требуется девушка, выделить. В прежние века тысячи жертв приносили на амвон, а теперь жалко одной. Маэстро нужно обеспечить. И велика ли цена одной глупой девушки?
– Почему глупой? Маэстро умная нужна. – Нет, именно глупая. Требуется недостающее. – Любовь не по заслугам, – сказала Инга.
– А это дело наживное. О, Юра. Явился, наконец.
Стол отодвинули и устроили танцы. Партнеров было много, а партнерш две. Забавны были их разговоры, предназначенные всем женщинам, которых они давно не видели.
Славка не танцевал, он уселся в кресло у телевизора. Ему доставляло особенное удовольствие взглядывать со стороны. С каждым партнером Инга танцевала по-разному. Ее движения были полны для него значения и волновали.
– Ты что заснул? – спросил его Вадим.
– Придремнулось что-то, – ответил Славка и подумал: «Плохо быть медиком. Медику не удастся, наверное, так посмотреть. Медики видят, наверное, в первую очередь мышцы и косточки, думают, что за мышца сократилась теперь. И, возможно, медику, когда он танцует, кажется, что он держится за крестец, не за талию».
– Хороша, а? – сказал еле слышно Вадим, указывая глазами на Ингу.
Она, действительно, была хороша: раскраснелась, разулыбалась в танце.
– Решено, – на этот раз громко сказал Вадим, – забираем тебя с собой. Пиши Мокашову записку: уезжаю, родной, навсегда.
– А куда? – смеялась Инга. – К прежнему мужу? Как он там? Не женился ещё?
– Слушай, а как Воронихин? – спросил Вадим.
– Не знаю, – удивленно ответил Взоров, и Славка не знал.
«Дураки, – подумала Инга, – ничего на свете не знают. Настоящие дураки».
Глава 20
– И кто?
Наташе давно не было так хорошо. Прав был дядя. Они такие… Дядя как всегда прав.
Она спросила, танцуя с Игуниным:
– А почему вас зовут космонавтом?
– Не знаю, шутят, – ответил он.
Когда за столом Инга спросила его о Краснограде, вмешался Вадим:
– Почему ты его о Краснограде? Он же нам иногородний. Подмосковный.
Живёт в Звездном под Москвой.
– Правда? – удивилась Инга.
– Временно.
– Расскажи, расскажи народу, – сказал сурово Вадим, – как ты в космонавты на пузе пролез?
– Если бы на пузе.
«Скромный», – подумала Наташа.
– И когда?
– Думаю, не скоро.
– Мы придём тебя встречать, – сказала Инга.
– Нас Беляева с Леоновым встречать посылали, – сказала Наташа. – Народу – масса. Весь Ленинский проспект. На тротуарах столики: скатерти, вода, вино. Ну, прямо, праздник. Затем закричали: «Едут». Все кричат и машут космонавтам. А когда проехали, за ними целый обоз. Столики в машину, ящики, флажки. И ходит строгая женщина со списком в руке. «Где голуби?» – спрашивает. «Какие голуби?» «За вашей точкой у меня два флага цветных значатся и три голубя мира. Так, где голуби?» А еще через полчаса моечная машина вымыла всё, будто ничего и не было.
– Расскажи, как тебя принимали?
Игунин пожал плечами. Как это рассказать? Конечно, все волновались. Один всё ходил по коридору, по ковровой дорожке и улыбался, другой непрерывно зевал, а третий – известный молчальник – болтал как попугай.
Но чаще ребята сникали.
– А как решился именно ты?
– Вот этот виноват, – Игунин кивнул на Вадима, – регулярно меня донимал.
Работая, пел противным голосом и обзывал «сапогом».
– Серьезно? – спросила Инга.
– Ты больше верь им, трепачишкам, – кивнул ей Славка. – Они без этого жить не могут.
– А теперь откуда?
– Гоняют с юга на север. Сплошные командировки. Это отвратительно.
– Это замечательно, – сказал Вадим. – Смена обстановки. Ранняя весна.
– В том-то и дело, что весны у меня не было в помине. В этом году я не чувствовал весны. Акклиматизации выбили из колеи. Чувствую себя человеком, лишенным обычных радостей. Даже весны нет для меня.
– Он был на пункте дальней радиосвязи, – пояснил Инге Славка. – Ну, как вы там?
Как вспомнить этот маленький курортный город, где рядом пункт управления дальним космосом. Трамваи с протяжным скрипом ползут по улицам, киоски цветными стеклами смотрят со всех сторон. И музыка выжидательная оттого, что не сезон.
– Тоска, – ответил Игунин. – Тоска зеленая. Не город – сплошное ожидание и сухарь.
«Сухарь там отменный, – вмешался со знанием дела Славка. – Особенно у „Детского мира“. Туда бы Юру. Вот бы накачался, верно я говорю?»
