– Посмотри, – делилась она с Сергеем, – в Черном море, к западу от Крыма вода кипит. Она вся здесь в вихревых структурах. Сплошная мозаика.
И Сергей был доволен её увлечением и говорил:
– Тарханкут это. Самое гиблое место. О нём писал Паустовский… Читала?
– Откуда? – Господи, да где она могла прочитать этих русских?
– А это что за «пауки» на полях?
Но ни тот, ни другой не могли понять, и только позже догадались, что это убран урожай, скирды на полях, и в это место с разных сторон потянулись временные дороги.
Кружок «Умелые руки» работал в РО. «Какие вы – руки? – Говорила Софи. Вы – головы». И верно, они больше размышляли.
– Хорошо, – соглашался Сергей, – идея бутылки верна. Так поступали мореплаватели. А как её выбросить?
– С ведром.
– С ведром не долетит. Попадет в пояс обломков и перемелется: не обойтись без тросовой системы. Но нет её и нужно утроить поиски. А пока усовершенствуем ручную ориентацию. Предлагаю снять крышку люка и вращать её, а ещё предлагается воздушный реактивный двигатель.
– Воздуха жалко и удельная тяга мала: 40–60 секунд.
– Нет, мы её сделаем повыше. Вспомним старый добрый принцип, возьмём цилиндр с поршнем от сильфонной системы, а приводом – ноги. Упираясь ногами, вытесним газ через сопло. Что получилось?
– Дизель.
– Именно. Ручной-ножной двигатель. Воздушный ЖРД.
Подплывала Софи:
– «Ура» по какому поводу?
Объясняли наперебой.
– Что? Пора кружок переименовывать: из умелых рук в умелые ноги. Проголодались, изобретатели?
Нет, никогда не поразить женщины. «Идея бутылки? Читала об этом у Жюля Верна». Идея – стара как мир, и дело не в том. А в том, что от Софи уже явно исходили флюиды любви, и Жану делалось неуютно. В их положении на станции любовь способна разрушить всё. Конечно, станут наводить тень на плетень о духовном влечении. А у лягушек всё просто, без затей. Лягушки-квакши путешествуют по деревьям. Но наступает брачный сезон, и квакши-самцы размещаются в воде. Ищут водоем, плавают, кружатся, топят молодняк. И вот наконец всё окончено. На поверхности пруда в паре метров друг от друга торчат головы счастливчиков.
Слабосильные, но умные затаиваются на чужих участках по углам. Неудачники толкутся на берегу, а самые лишенцы – на деревьях и кустах. Начинается ночной концерт, обычно в лунную ночь. С воды гремят басы, баритоны; с берегов – теноры; с кустов – альты и дисканты. И под этот свадебный марш самки отправляются в путешествие.
Сначала они прислушиваются. Песни рассказывают им о певцах: про их силу и энергию и о плюсах и минусах застолблённого участка. Налицо лягуший меркантильный интерес. И вот выбран самый громкий и самый звонкий, и лягушка-невеста отправилась к нему. Не так просто пробиться сквозь фронт жаждущих женихов. У лягушек полиции нет, а коварный насильник прыгает из засады прямо тебе на спину. Но у самки, оказывается, есть свой приём. Она ныряет с насильником в воду и задерживает дыхание. Самки дольше задерживают дыхание в воде, и нахальный самец не выдерживает, отстаёт, а самочка продолжает путь. Вот она уже в зоне избранника делает несколько кругов и касается: «Я – тут» … Вот и вся лягушечья любовь, и вся её духовность. Одна практичность.
В сурдокамере, когда, казалось, Жан дремал, они заговорили про любовь. Жан дремал и притворялся, что дремлет. Софи выспрашивала, чтобы отвлечься. Ей тогда стало не по себе. Мотин шутил, что в подготовку к полету любовь не входит и существует анекдот. Французская девочка спрашивает французскую маму: «Мама, а что такое любовь?» «Любовь, деточка, – отвечает мать, – придумали русские, чтобы не платить».
Сидеть в камере скучно. Сидеть в камере долго. Поэтому они продолжали и тему про любовь. И оказалось, у Мотина собственная, гносеологически-эволюционная теория: любовь – чувство из необходимости. Когда-то, мол, на Земле трудно было выжить и существовал отбор: выживали там, где возникла «любовь», жертвовали собой для семьи, и феномен закрепился, его-то и обозвали любовью.
– Выходит, любовь из скудости?
– Из жертвенности для других. Она и спасла мир.
– Но говорят, что спасёт мир красота.
– Это подмена понятий. У древних космос – синоним гармонии и красоты. Выходит, космос и спасёт мир. Пожалуй, это нам ближе.
Сквозь дрёму слушал Жан их безответственную болтовню. Насчёт красоты были у него свои идеи.
«Давайте танцевать от печки,» – мог бы заявить он. А «печкой» служило для него вычитанное сообщение о том, что наложили как-то друг на друга тысячи негативов случайных лиц и получали массовый портрет, и он получился красивым. По сути дела осреднили отклонения и вышел идеал. И вышло красивый – средний, а вовсе не исключительный, и в поиске среднего и весь механизм отбора. Тот самый, что каждый считает сокровенным для себя, сакрально-индивидуальным, интимным. А в нас, внутри нас записан фоторобот, что дал сигнал поиска.
Жан думал об этом и даже к выводу пришёл, что существует твой геном, который и требует дополнить твой гаплоидный набор до диплоидного генома – идеала. А механизм? Очень прост. Существует система контроля ошибок ДНК при копировании. Она словно ОТК
[19]
отбраковывает отклонившуюся генетическую цепь и требует переделать брак. Она выбраковывает геномы соседствующих видов, мешая появлению межвидовых монстров. Вот отчего не могут скрещиваться слоны и гиппопотамы.
Конечно, конкретных деталей Жан не знал и думал даже посвятить свою жизнь разработке этой гипотезы. Но суть в том, что мы стремимся к среднестатистическому видовому идеалу и так и тянемся к тем, кто дополнит нас до видового совершенства. Итак, загадка объяснения природы красоты – в системе комплементарного контроля.
Конечно, немало поправок вносит жизнь, твой склад ума, твоя нервная система, все то, что составляет человеческий тип. Тогда же, коротая время в сурдокамере, Сергей и Софи безответственно рассуждали о любви.
– Но если любовь появилась в нищете, – ворковала Софи, – она отомрет при избыточности.
– Отнюдь. Возможен суррогат любви, да и вообще она так медленно возникала, что будет также медленно отмирать.
– И мы не останемся без любви? Я о человечестве…
– Ни за что!
В станции, хотя и не велось особенных разговоров, что-то в атмосфере присутствовало и формировалось и настораживало Жана. Он чувствовал, приближение опасного феномена любви и чего-то иного, пока им не распознаваемого.
Перед сном Шахразада-Софи рассказывала сказку, а после они разлетались по спальным местам. Каждый вёл себя при этом по-своему. Жан с ходу залетал в спальный мешок и тут же засыпал, и Софи звала его ещё «птичкой-ласточкой». Для себя она придумала ритуал. Она сравнивала увиденное с древними историями. Так в памяти её застрял миф-история про гору Каф – горную цепь, опоясывающую землю у мусульман, а ведь вся упомянутая земля в далёкие времена и составляла всего лишь пространство между городами Басра, Багдад, да разве что ещё Мисром, как называли тогда Каир. И теперь (это сама она увидела) легко убедиться, что горы вокруг этих мест составляли и впрямь единую цепь – Гималаи, Памир, Кавказ…. или вспомнила из библии, что «вся вода, что была в реке, превратилась в кровь, и рыбы в реке погибли. Вода стала скверно пахнуть, и египтяне не смогли пить эту воду…» И теперь она с орбиты увидела взрывное размножение ядовитых водорослей: то там, то тут, то в море, то в озере. Сначала вода, зацветая, делается желтой, потом краснеет, становится алой в конце концов. Знаменитые красные приливы в морях, реках, озерах. Погибает всё – ядовитые вещества в воде по эффекту напоминают яд кураре… И казавшиеся выдумками мифы в большинстве своём оказывались верными гипотезами.
