Отлично звучит – «Повелитель блох». Но Повелитель микробов более могуществен и у него больше подданных. Какие они? Симпатичные или как в фильмах ужасов от того, что сам мир их – кошмарный? Мир скученности и митингового ада.
Какие они? Карикатурные, как рисованные Босхом? Он представлял и комбинировал выдумку с реальностью. Живя пол тысячелетия назад, он породил споры, которые и до сих пор не затухают. Нарисовал Босх, скажем, ящеров в «Страшном суде» или «Искушении святого Антония», где они обитают в воде, и сделал он это за три века до реконструкции барона Кювье. Нарисовал именно тех ящеров, что вымерли шестьдесят-семьдесят миллионов лет назад, когда и людей-то не было, а были только их предки – скромные лимуроподобные существа, теплокровные, начинавшие свой победный маршрут.
Впрочем не только об этом знал Иероним Босх. Его тоннель в «Вознесении блаженных» приводят в качестве иллюстрации возвратившиеся с того света. Люди, которых сумели реанимировать. Возможно, именно Босху, стоило заказать портрет микроба, нами невидимого. Но для Жана и люди теперь невидимы. Города с орбиты выглядят невзрачными квадратиками. Можно подумать, что нет их, совсем исчезли, а Земля – лишь место былого обитания.
Размышления не мешали Жану выполнять обычные практические дела. Он понаблюдал за мухой, где-то сохранившейся и теперь ожившей. Летала она от иллюминатора к иллюминатору по баллистической кривой. Взглянул мимоходом на Землю, отметив светлые баранки атоллов с бирюзовой водой на фоне океанской голубизны. Подумал, что по плотности молниевых вспышек в облачности хорошо бы квалифицировать с орбиты штормовые образования, а по характерным треугольным головам предсказывать зарождение циклона.
Софи совсем не увлекалась облачностью. И слава богу, а то бы начала учить, а это здесь непереносимо от тесноты. Они как будто пауки в банке. Впрочем собери идеальных рыцарей и засунь в банку (так называют станцию её конструкторы), и они уничтожат друг друга. А что пауки? Всё дело в обстоятельствах. Обычно одинокие охотники они в тропиках объединяются в паучий охотничий союз и плетут паутины коллективного пользования, размерами в пять квадратных метров.
А сам он, кто он сегодня? Анита, Арабелла? Невозможно заранее сказать. Всё определится, когда он снимет, наконец, свой первый урожай, развесит хлореллу для сушки перед вентилятором, а мельницу на манер кофемолки он уже соорудил.
С этими мыслями Жан отворил люк и вплыл в свою лабораторию модуль «Квант-2». Тут же про себя он с удовольствием отметил: что не говори, а он – практичный человек. Сколько раз Софи и Сергей жаловались: закрутишься в ПхО возле иллюминаторов, вплывешь, например, в «Кристалл» или рабочий отсек и не поймешь – что-где? А у него в «Кванте-2» не перепутаешь. На одной стенке – террариум, вдоль другой растения, а есть и для эстетики потолок, на котором картинки развешены – иллюстрации старых календарей. Вплываешь, и сразу понятно «что где?».
До этого Софи считала себя исключительно свободной женщиной. Однако ценя свободу, она понимала, что время несвободы пришло, и она даже чуточку запоздала. И как ни удачно не складывалась её свободная жизнь, придётся чуточку потесниться и дать начало следующей жизни. Так предназначено каждой земной женщине, иначе она станет напоминать родник, не достигший земной поверхности, но каждый раз это не похоже на других и выходит совсем не так, как у самых удачливых. Но это необходимо.
Софи пугала сложившаяся обстановка. Доля радиации, которую они накапливали, обещала изменить не только её, но и возможную будущую жизнь. Они вернутся мутантами. Ведь клетки тела непрерывно обновляются. За год сменяются все, кроме нервных, но в нервные прямым попаданием не так просто угодить. Вот у жирафа проще. У него двухметровые нервные волокна.
Впрочем с радиацией нет полной ясности. Всё, что она об этом читала, скопилось сумбуром в голове. Существует гипотеза о тренировке организма к радиации. Малые дозы как будто даже закаляют. Всплески геомагнитной солнечной активности могут и помочь и навредить. Если магнитная буря предшествует облучению, она «закаляет» организм, если она следует за облучением, вероятность гибели возрастает.
Это, так сказать, внешнее. Остальное она обязана найти в себе. Прав был д’Абовиль, переплывший в одиночку на вёслах Атлантический и Тихий океаны. «Не бури, – сказал он после путешествия, – не болячки в теле, не душевные переживания – были самыми тяжелыми, а однообразие. Океан самая большая в мире одиночная тюрьма, в которой я был добровольным узником, обреченным грести по пятнадцать часов в сутки».
Склонность к путешествиям уже замыкала Софи в изолированном мужском коллективе. Рано или поздно рождается внимание, и партнёр очаровывается или разочаровывается. Пропадает налёт таинственности, стирается пыльца. Влечение и неприязнь – две стороны медали.
Софи с Жаном нередко теперь смеялись, подразнивая друг друга: «А что писал Жюль Верн? А что Паскаль сказал?» Софи и вправду нередко находила теперь поддержку в «Мыслях» знаменитого земляка, единственной книге, захваченной первоначально лишь символом и сделавшейся советчиком во всём.
«Нельзя думать, – писал четыре с половиной века назад Паскаль, – будто мы достойны того, чтобы другие нас любили. Между тем с этой наклонностью мы рождаемся, стало быть, рождаемся несправедливыми, ибо всякий печётся лишь о себе… Неужели мы не видим, что это совершенно противоположно справедливости и истине?»
Но как вырваться из иллюзорного круга? – думала Софи, и Паскаль подсказывал: «Забава отвлекает человека от истины и расточает его подлинное существо, вынуждая растрачивать силы на построение иллюзорных декораций… Без развлечений – мы среди тоски… Без них человек чувствует своё ничтожество, беспомощность, бессилие, пустоту… Король без развлечений полон несчастий…»
Но чем могла Софи развлечься теперь? Её единственное место – в партере у иллюминатора, любимой пьесой – «Метаморфозы Земли», очередным актом – поверхность Земли, не скрытая занавесом облаков. Сегодня она, например, наблюдала острова – клочки земли, вписанные в океанскую лазурь.
Острова Зелёного Мыса под боком Африки иногда связывают с Атлантидой. Это – верхушки подводных хребтов. Говорят ещё, «буи затонувшей земли». Ей же они напоминали спины плывущих животных, темно-коричневые в сини океана, в «оспинах» древних вулканов.
С противоположной стороны африканского материка, у Мадагаскара виднелись атоллы в виде корыт. Берег здесь медленно погружался, и кораллы достраивали свои крепостные стены вокруг утонувших вулканов. Голубовато-бирюзовые и светло-голубые лагуны контрастируют с океанской синевой. Гаваи тоже выглядывали из воды вершинами вулканического подводного хребта, а у Исландии действовал под водой вулкан и вокруг него были месиво и муть. Багамы – яркие краски и бирюза воды, просвечивающего дна, планктона, окруженные темно-голубым ореолом океана.
Узорчато вырезанные из жёсткой бумаги Фолклендские острова. Разрезанные заливчиками, они ещё напоминали распластанную погружающуюся тряпку. Упав с высоты, она расправилась всей своей бахромой и то ли тонет теперь, то ли плывёт по течению.
