А рядом катилась обычная жизнь. Семёнов рассказывал про Леночку: как её на модели дёргало. Утечки или наводки, что ли, так ведь никого не дергает, а тут такая чувствительность. Так это – прекрасно, если девушка чувствительна. Просто замечательно. Для жизни другого нечего и желать. Для жизни – да, а не для работы. А для работы это – явный дефект. И с этим ничего не поделаешь.
Мокашов, выскочив на минутку в коридор, наткнулся на Васю. Тот явно страдал манией чистоплотности. С встречными за руку не здоровался и, приходя в отдел, сначала мыл и сушил растопыря руки, расхаживая по коридору.
– Здравствуйте, – стандартно начал он, – как дела, настроение, состояние? Иду на вас жаловаться.
– Вася, вы о чём? – делал круглые глаза Мокашов.
– Вы – тормоз прогресса, документ держите. Прошёл срок. Выдайте ориентировочно, – напирал Вася.
– И не подумай, – объяснял Семёнов, – сразу всюду вобьет. Со сроком дело серьезное. Делюсь, как избежать дефолта. В машинном бюро возьми машинный номер и выпустить листок и этим фиговым листком прикройся. А между тем считай и перевыпусти. Словом, сначала рыбу, а цифры впишешь потом.
– Сделал раз за ночь, – ворчал Вадим. – А у тебя – сплошные совпадения. Модель была набрана, и, значит, не занята и ты не занят совсем, а ведь на нас куча собак навешена.
– Может, аналитически?
– Ты в своём уме, и ведущие требуют моделирования. Научили их на свою голову. С Тереховым свяжись. Просился, помню, с объектом встретиться, а теперь, и сам объекту понадобился.
Расчеты, как правило, велись обширные. Но на машине или с моделированием. А чтобы выкрутиться, считали худшее. Если уже оно пройдёт.
– Какое там аналитически, – повторил Вадим. – Не в Академии Наук. Аналитическое – личное дело. В свободное время хоть всю механику перепиши. Я об одном только попрошу – начни с азов, потому что есть шанс – на азах и остановишься.
Покончив со справкой, Мокашов сбегал в библиотеку, но сразу путного себе ничего не нашёл. Хотелось фактов про извержения и засухи, и то, что в 829 году Нил покрылся льдом, о колебаниях земной оси и причину миграции в Новый Свет викингов. Однако на поиски времени не было. Пока.
Он знал, что хотя запущены спутники и гремела по стране слава их Главного конструктора, но бежали так же к морю топиться чувствительные леминги, повинуясь сигналам извне, и на Земле всё разыгрывалось по нотам галактических партитур: извержения, наводнения, засухи. В расстроенных чувствах он поплёлся обратно и встретил забинтованного.
– Ни с места, – закричал забинтованный приборист. – Запомни, теоретик доморощенный, если сказано “в КИС”, бросай всё, как есть, и беги со всех ног в КИС.
– Я и бегу – пробовал пошутить Мокашов, – но только в другую сторону.
– Запомни, тебе говорят. Заруби на носу. Звоню, беги, не жалея ног.
– А ты, – тоже переходя "на ты", сказал Мокашов, – тоже запомни: мы не друзья с тобой и не родственники. А потому обращайся ко мне, как положено: через начальника отдела, сектора, группы, а я еще посмотрю, стоит ли иметь дело с тобой, чокнутым?
Со Славкой нельзя было говорить не конкретно и общо. Он тут же хватал и всё переворачивал. Разговор с ним требовал предварительной проработки. Мокашова пугала сама манера разговора. Он шалел от славкиного грохота.
– Набрасывается, – жаловался он "сапогам", – точно я ему на ногу наступил.
– А кто тебе нравится? – спрашивал Семёнов, и ироническая складочка появлялась в углу его рта.
– Ну, Сева, Вася, – неуверенно отвечал Мокашов.
– Да, Сева и Вася – божьи люди. Подальше от них держись. Они в осадок выпали.
– Так ведь набрасывается.
– А для чего у тебя руки и ноги? Обороняйся или сам напади.
С этого дня Мокашов появился в КИСе, что говорится, «на подхвате». Славка с ним не церемонился. Он мог назвать его в лучшем случае Моком, а чаще "тягомотником” или сказать первое, что пришло ему на ум:
– Скорей сюда, Александр Македонский или Закедонский? Скажи, пожалуйста, что ты здесь нагородил?
Обычно Славка ревниво относился к подключению новеньких. Однако жизнь катила по-своему. Множились машины, вот и теперь почти одновременно в КИСе испытывались четыре объекта: два 2МВ-1 с посадкой на Венеру, 2МВ-2 с пролётной траекторией и 2МВ-3 с посадкой на Марс. Приходилось подключать теоретиков.
Теоретиков Славка уважал за умственную цепкость, но не всех, а таких как Вадим и не таких, как Сева, что развезет, размажет, наговорит с три короба, а результат, как в сопромате: “с чем пришёл, с тем и ушёл”.
– Давай, давай, теоретик-чучело. Давай, буриданов осёл. Тебя не за формуляром, а только за смертью посылать. Нужно делать и скоро, и хорошо. Достаточно хорошо. Запомни, достаточно.
А Мокашову не хотелось спешить и хотелось начать с азов, потому что спеша, отчаявшись, он начинал дёргаться, и знал, что до хорошего это не доведёт.
– Ты что? – урезонивал его Славка. – Неуправляемый? Так у нас дело не пойдёт.
Между тем последствия задержки ориентаторов разрастались. Начальник КИСа своей властью пустил вперёд все испытания, которые можно было провести вместо ориентаторов, в том числе и барокамеру. Но после барокамеры просто начались чудеса. Когда запитали систему, ещё не включая, она тут же начала писать. Выходит, отчего-то произошло включение. А что стала записывать она? Не колебания же земной оси?
Дежурный кисовский испытатель просто был несовместим со Славкой. Сказалось, видимо, подобие характеров. В КИСе за глаза его прозвали слесарем-теоретиком, потому что всякий раз он придумывал собственную версию и защищал её с пеной у рта. Это вносило нервозность в стандартный процесс в подобных случаях. Поэтому Славка придумал маневр. Сначала нейтрализовать кисовца любым путём, обидеть, например, или напустить на него теоретика.
Обычно день Славки разрастался из крохотного дельца и захватывал его целиком. Конечно, были сроки и планы, но кроме намеченного многое ещё. И получалось, как на плоту, есть общий маршрут, но и местные мели, водовороты и коряги, скрытые под водой и требовавшие непрерывного внимания.
Сейчас ни о каком планировании не могло быть и речи. Над всем полётом нарастающим комом нависла задержка испытаний. И не оттого, что сроки были волевыми и увязанными. Они были астрономическими. Всего лишь примерно в два года расположение планет позволяло вывести станцию. К Венере возможность повторялась через год и семь месяцев, через два года и месяц – к Марсу. А не успели, и всё коту под хвост, и можно всплескивать руками: мол, работа напрасна. И всю эту сложную межпланетную станцию можно сдавать в ломбард или в металлолом.
Ведущий, конечно, тотчас транслировал задержки, и в КИСе приехал Главный. Теперь каждая минута задержки стала значительно весомей. Как всегда в обстановке, действительно серьезной, Главный не кричал и не шумел. Однако за день дело не подвинулось. К пяти часам Славка вздохнул – началась профсоюзная отчетно-перевыборная конференция. Она должна была хоть на несколько часов задержать начальство. Но Главный приехал к шести – ушёл из Президиума, затем приезжал вторично – в перерыве. Хотя Славку не дергали, и ему, казалось, созданы все условия, атмосфера предельно наэлектризовалась, и вот-вот, казалось, грохнет гром и молния разнесет ситуацию и участников в клочки. Это все понимали, но не знали, как из неё выбраться?
