– Не говорите так со мной, – просила Инга, улыбаясь.
– Старый муж, грозный муж, – говорил Мокашов, – ревнив?
– Да, конечно, – улыбаясь, отвечала она.
– Когда я вижу красивую женщину, невольно думаю, это ловушка, и непременно оглядываюсь, где же муж? Он должен быть рядом с кирпичом или кистенём. Он как владелец большого сада.
– Обязательно ревнивый?
– Непременно.
– Это ужасно.
Она смеялась. Танцуя и перескакивая с темы на тему, они умудрялись говорить, и им самим этот бессвязный разговор казался значительным и полным смысла.
– Вы работаете в музее?
– Почти что в музее, но скоро уйду.
– Куда?
– Например, в детский сад.
– Несчастнейшим человеком станете.
– Я люблю детей.
– Причем тут это? Прекрасно, когда ребенок один. Но вот когда кругом целая орава… визжащих, требующих… Хотя каждый может быть ангелом. Чего мы в школе только не вытворяли, хотя каждый из нас был умница и вундеркинд. Есть даже термин – инстинкт толпы.
– Вы – жалкий пессимист, – смеялась Инга.
– А вы – доктор Айболит в юбке и не от мира сего.
– Ну, что брат, Димка? Как жизнь молодая? Что у тебя за зверь?
Мокашов давно не встречался с Димкой, и Димка был рад, показывал жука “для коллекции” и говорил рассудительно, по-взрослому, и, что особенно импонировало, у него было серьезное, а не дурашливо-детское лицо. От этого и самому хотелось улыбаться и спрашивать Димку тоже серьезно.
Последнее время он совсем закрутился. Теперь работа для него стала непрерывной бешеной каруселью. Он возвращался поздно, а дни мелькали, не оставляя тормозящих воспоминаний.
Все началось с ухода "сапогов". "Сапоги" передавали дела. Лидером оставался Семёнов. Игунин и здесь сумел оказаться в тени.
– Значит так, – говорил Вадим, – скажи-ка мне…
– Может, по порядку? – просил Семёнов.
– Ещё чего, – возражал Вадим.
Но Мокашов видел: Вадим вопросами как бы высвечивал отдельные углы, а между ними натягивал паутину логики, и получалось выпукло и хорошо. Но если Вадим задавал слишком мало вопросов, то Мокашов, наоборот, спрашивал много и невпопад. Это Семёнова возмущало, потому что каждый вопрос являлся ревизией сделанного. И было много особенностей. Того, что прежде считалось важным, и что учитывало завтрашний день. Если бы объяснять Вадиму, то всё бы в два счёта закончилось. Однако Вадим занял удобную позицию – руки умыл, и передача получилась длинной и неровной, и все были рады её концу.
– Шустёр, – похвалил Мокашова в конце концов Семёнов, – хотелось бы на тебя годика через три взглянуть. Учти, здесь можно всю жизнь в инженерах проходить, и будут тебе положительные характеристики писать и нормо-часы расписывать. Но настоящая жизнь не укладывается в нормо-часы, а рядом другие будут гореть, страдать, мучаться, получать выговоры, а ты потом будешь только вспоминать и хвастаться, что работал среди них. Не ставь себе глобальных задач. Есть у тебя цель?
– Цель моя проста, – дурачился Мокашов, – хочу попасть в аллею передовиков. А не повесят мой портрет, тогда и сам в конце аллеи повешусь.
– Ну, хорошо, – улыбался Семёнов, – допустим, ты войдешь в число повешенных. Но там половина общественников и это – дурной тон. Не затеряться бы среди них.
Из стола Семёнов выбросил всё, а в шкафу рылся, рассматривая отдельные листки, вздыхал.
– Этот выбрасывать повремени, – говорил он Мокашову, – в нём моя молодость. Думалось, да не придумалось, может, додумаешь … и галоши эти сохрани. Со временем к стене прибьешь с надписью: галоши космонавта Игунина.
Игунин в разборах не участвовал и молча освободил стол. В отделе судили: отчего он ушёл? Одни говорили: в аспирантуру; другие – с Семёновым из солидарности; ещё – в отряд гражданская космонавтов. Но всё оказалось иначе. В отряд КБ Игунин по здоровью не попал. Слишком жестоким был отбор. И теперь решил перейти к медикам, в Институт медико-биологических проблем. В воздухе витали слухи о подготовке к полётам врачей. И, конечно, проще пересилить изнутри непомерные медицинские требования.
Ушли «сапоги», и на освободившееся место переехали теоретики. Они тотчас потребовали запараллелить телефон. При звонках поднимали трубку сначала в соседней комнате и стучали при необходимости в стенку.
Они распихивали книги по столам, когда появился Славка и пристал к Мокашову. Объявившийся суточный вариант нужно было реализовать. Он уже заслал дополнение к ТЗ датчика по точности, и повесил признак на метку. Но Мокашов принялся толковать о ложном захвате. Славка слушал его недолго:
– Какой там ложный захват? Кончай пудрить мозги.
Появился Вадим, сказал:
– Занимай деньги, поедешь на TП.
– Гуляй, – среагировал Славка, – я вот на футбол собрался.
– Прислали ВЧ-грамму. Характеристики усилителя завалили в пятнадцать раз. Собирают экстренную бригаду, без тебя не обойтись…
– Беги, воруй.
– Честно, – улыбался Вадим, – а в верхах надумали полёт побратимов.
– Погоди, тёще позвоню.
Мокашов на раз поражался способности Славки оставаться спокойным в отчаянных обстоятельствах.
– Клавдия Петровна, – кричал он в трубку. – Теперь слышно? Впечатление, что я могу отправиться к своим лучшим друзьям. Исчезнуть вполне элементарно. Собери чемодан.
И Славка побежал к Викторову, подписать задание на командировку.
Затем задумчиво оглядываясь и улыбаясь невпопад, в комнату вошёл Маэстро-Зайцев.
– Вадим, – промолвил он, останавливаясь и переворачивая книгу на вадимовом столе. – Говорят, вы мотоцикл купили?
– Да, а что?
– А какая предельная скорость?
– 110.
– А 111 нельзя?
– Можно, если под гору.
– Вадим Палыч, а к вам сюда можно перебраться? Здесь тихо.
– Это оттого, что ты сюда не перебрался. Попробуй. У нас, как говорят, что в сердце женщины, место ещё для одного всегда найдётся.
Странно себя теперь чувствовал Мокашов. Многое осуществилось, он даже всех использует. Его идея стоит этого, но временами он чувствовал себя натуральным Хлестаковым. Закончен отчёт, хотя оброс кучей приложений и представляет теперь как бы сумму отчётов.
– Закончил? – спросил его Вадим.
– Последние страницы редактирую.
– Ты спрашивай, не стесняйся. Любого. Меня, Зайцева, но с этим придётся повременить. Давай, подсаживайся.
Мокашов подвинул стул к вадимовому столу.
– Дело, собственно, вот в чем. Чемодан, так называемый, топлива, отделившись от последней ступени, завращается вокруг этой оси.
