Мокашов был рядом, он слышал ответы Славки, но ничего не говорил. Звонили они из кабинета начальника КИСа, и здесь громко был слышен голос диспетчера по громкой связи, гремевший на весь цех.
Последние дни по-разному сказались на каждом из них. Мокашов стал удивительно рассеян, а Славка молчалив. Они договорились о возможности хранить всю испытательную техдокументацию в сейфе, рядом с баррикадами пультов, и это облегчало дело. Теперь не нужно было бегать полдня, разыскивая нужную инструкцию, и приходить в ужас от того, что кто-то её уже востребовал и унёс. Мокашов быстро находил нужное, и без слов показывал Славке.
Он и сам замечал в себе некую перемену: сделался спокойней и ответственней, не реагировал на каждой дребезг, и определяющие всё больше считались с ним.
– Ну, теоретик, – говорил Славка, – Беги, советуйся со своим начальством.
– Ты о чем? – спрашивал Мокашов и, как правило, отвечал:
– Это не по нашей части.
– Смотри, закопаешься. Лучше в отдел позвони.
– Думаешь, лучше?
– Только не напутай. Берешь на себя всю полноту ответственности?
Но Славка понимал, что Мокашов теперь машину знает лучше других и разбирается в документах, а документы более надежный источник, чем слова.
– Не суетись, покажи Вадиму. Отчего не посоветоваться с умными людьми?
– Ничего, – отвечал Мокашов, – перебьёшься.
Теперь по большинству вопросов, минуя Вадима, обращались прямо к нему.
Несмотря на некоторые задержки, они даже опережали график испытаний, и в целом дело уже шло к концу. Но в этот день испытания затянулись. Несколько раз давали отбой по вине пятого отдела. Не проходила команда на отстрел антенн. Все порядком устали, и когда прозвучала команда отбоя, до Мокашова не сразу дошло, что это всё, конец.
Он сидел согнувшись, заторможенный и по-прежнему смотрел на пульт, так что Славке пришлось его одернуть:
– Заснул? Прощайся с объектом. Теперь встретишься с ним разве что на космодроме. Отверни разъемы, а я сие мгновение…
Мокашов поворачивал разъемы пульта и думал: "Отчего они не отвёртываются?" Он потянул и увидел, что уже давно впустую вращал.
"Сейчас бы музыку, – подумал он. – Марши, чтобы в горле щипало. Да, и поесть не помешало". В КИСе убирали стенды, было тихо, часть ламп уже успели выключить и в зале стало полутемно.
– Куда это Славка подевался? – рассуждал сам с собой Мокашов. Он отнес и сдал уже пульт на склад, и теперь сидел в раздевалке и с тоской смотрел на черные плоскости окон. Кругом копошились люди. Казалось, из них вынули стержни, и от этого они сделались мягкими и усталыми. В раздевалке снимали халаты, надевали плащи, курили.
– Не тебя ли? – толкнул Мокашова представитель приёмки, с которым они попеременно курили оставшуюся сигарету. – Слышишь, Мокашов.
Сквозь двери КИСа, коридор и двери раздевалки гремел механический голос динамика, доносившийся даже сюда.
– Куда? Ты не слышал? – спросил Мокашов.
– Вроде в диспетчерскую.
– Ну, пока.
– Счастливо.
В диспетчерской перед микрофоном сидел Славка. Стеклянная стена перед ним, через которую обычно был виден зал КИСа, была чёрной – в зале выключили свет.
– Посиди, – сказал Славка и бросил телефонную трубку. – В отделе никого.
– Ты что, очумел? – удивился Мокашов. – Одиннадцать часов.
– Ничего, – засмеялся Славка. – Мы-то работаем.
– Потому что у нас тут не всё в порядке, – и Мокашов повертел рукой возле головы. – А как думаешь, премия будет?
– Должна вроде быть. Хотя никогда нельзя сказать наверняка. Ну, ладно пошли в свою лабораторию. У меня осталась капелька спиртику. Самая малость, от промывки. Выпьем за торжество идеи. Бери стаканчик на столе.
– Не так и немножко, – сказал Мокашов. Ему всё ещё не верилось, что всему конец.
– А что завтра в отдел идти?
– Это ты уже у своего начальства спроси. По крайней мере КИСу ты совершенно не нужен. Это уж точно.
– А ты?
– Мне еще комплектность проверять. Ну, поехали.
И стаканы коротко звякнули в их руках.
– Шустрик ты, – сказал с уважением Славка, – скор очень. Быстро разобрался, и теперь что ни возьмешь: отчет или инструкцию – в исполнителях Мокашов.
– Я просто везуч, – нахально отвечал Мокашов. – Вот, скажем, нужно формулу найти и куча книг. Так где она? Да, где? Открываю первую, и вот искомая формула. Вот она голубушка.
– Ты просто пьян.
– Не пьяней тебя. Я просто удачлив.
– Трепись, трепись, – поощрял его Славка.
А он подумал, что он и Славке не может об Инге рассказать и нет у него друзей.
Вернувшись с Карпат, он разыскал башмачника. Тот ему обрадовался, сказал:
– Вижу, не выходит у тебя. Но вид у тебя сурьезный. Пока не вышло, значит выйдет ещё.
И он ему всё без утайки рассказал, и Башмачник его выслушал.
– Выходит, бабу берешь? – морщил он лицо. – Только, так я тебе скажу, девка – одно, а баба с детём – две большие разницы. Но коли решил – берись, а то жалеть будешь, маяться.
И это вспомнилось.
– Чего скис? – спросил его Славка.
– Устал, наверное.
– Где же он выронил пропуск? Конечно, не в КИСе. Иначе бы его не выпустили.
Мокашов лихорадочно обшаривал карманы. А Славка ожидал его около проходной.
– Ну, что ты?
От КИСа они пошли кратчайшей дорожкой между сосен и забором. Вдоль асфальтированной дороги горели редкие фонари, а тут было темно.
– Ничего не поделаешь. Пошли искать.
Они ходили, зажигая спички, и Славка мрачно шутил, что искать надо, как в анекдоте, под фонарём.
– Может, кто подобрал? – сказал, наконец, Славка. – И пропуск твой давным-давно в проходной?
В проходной дежурный вахтёр вызвал по телефону другого, и тот отвёл их по коридору здания в кабинет начальника караула. Вахтер постучал, затем исчез за дверью, а после чего выглянул, кивнув: войдите.
Начальник караула, видимо, перед этим дремал. Лицо у него было заспанное и на красной щеке отпечаталось пуговица. Мокашов не выдержал, улыбнулся.
– Это ещё что такое? – подчеркнуто строго спросил начальник. – По инструкции я обязан вас арестовать, и держать под караулом до выяснения. Пропуск ваш – он потряс пропуском Славки – на дневное время. Вкладыш к нему до двадцати четырех часов. А сейчас? – он посмотрел на часы, отвернув обшлаг кителя, и на нем блеснула, вероятно, та самая пуговица, отпечатавшаяся на его щеке. – Сейчас четверть первого. Где вы были? В КИСе? Там кончили работу более часа назад.
