Калани уже сидела на спине Катоа, она потянулась и помогла Абеке взобраться и устроиться позади нее. Дельфин показался скользким и прохладным под руками, Абеке кое-как села прямо.
– Просто хватайся за меня! – подсказала Калани. Абеке обхватила руками талию девушки, пока та втаскивала Конора на спину дельфина и усаживала перед собой. Мальчик обмотал мантию вокруг раковины, закрыл глаза и припал к Катоа с гримасой ужаса на лице.
Абеке задержала дыхание, когда огромный дельфин погрузился в волны. В носу и глотке саднило от попадающей в них соленой воды, когда Катоа нырял, а потом выныривал на поверхность. Конор судорожно кашлял и отплевывался. Абеке держалась за Калани что было мочи.
Сперва ей было страшно, но потом она привыкла к тому, что спина дельфина между коленей опускается и поднимается, и волны захлестывают их всех каждый раз, когда Катоа ныряет. Это даже становилось увлекательным, как прыжки через облака. Абеке глубоко вздохнула, избавляясь от внутреннего напряжения. Когда обернулась, желая посмотреть назад, она увидела быстро отдаляющийся Солнечный остров. Даже если захватчики побежали к лодкам, чтобы броситься в погоню, было ясно: они их ни за что не догонят.
Благодаря Катоа и Калани им с Конором удалось раздобыть черную раковину и благополучно сбежать.
Теперь оставалось надеяться, что Мейлин и Роллану тоже повезло – и что все вместе они смогут вызвать Кингрэя и наконец доплыть до Мулопа.
12
Другой сон
Мейлин стояла на развалинах моста в опустошенном саду, глядя на высохшие пруды внизу. Бледно-оранжевые и белые раздувшиеся тела некогда красивых рыб виднелись среди гниющей массы водорослей.
Повсюду вокруг деревья и цветковые растения погибли, их безжизненные мокрые ветки поникли, сломались или уныло распластались по земле.
Весь сад походил на утопленника, словно цунами прокатилось по нему, уничтожая все на пути, и затем унеслось обратно в океан.
«Сад дедушки Чжао».
Она все равно узнала его, даже в таком состоянии. Она могла вообразить крики дедушки и бабушки при виде погибшего сада, после всей кропотливой работы, которую они проделали здесь за долгие годы. Они были бы в ярости – минут пять. А потом засучили бы рукава и принялись все восстанавливать.
Мейлин отставила в сторону зонтик, который держала в руках, нагнулась и начала вытаскивать из щелей в дощатом настиле моста водоросли и бросать их вниз, в пруд.
– Не стоит, Маленький Тигренок.
Вскочив, Мейлин резко обернулась.
Ее отец шагнул на мост, печально глядя на сад.
– Я любил это место. Любил, когда был ребенком, и любил приводить сюда и тебя, маленькую. – Адресованная ей грустная улыбка. – Одно из немногих мест, где у тебя была возможность поиграть. Тебе пришлось вырасти так быстро, Мейлин.
– Папа… – Мейлин задохнулась. Он выглядел… здоровым, сильным, могущественным. Живым.
Что-то шевельнулось в кустах позади него. Мейлин напряглась и потянулась за зонтиком – но зонтик исчез. На его месте было копье, с угрожающе острым и блестящим наконечником.
А потом Джи вышла из зарослей и огляделась, медленно моргая. Ее серебряные глаза встретились с глазами Мейлин, и панда, мягко ступая, прошла на мост. Отец Мейлин оглядел ее, когда она его миновала.
– Страшная ошибка, – пробормотал он.
– Нет, – возразила Мейлин. – Я тоже так считала, пока… мы созданы друг для друга.
Джи встала на задние лапы, а передними оперлась на расколотые перила моста. Черная шерсть вокруг глаз делала их еще больше и печальнее.
– Надеюсь, ты об этом не забудешь, Мейлин, – сказала она бархатным голосом.
От дурного предчувствия мурашки побежали по коже Мейлин. Стая ворон сорвалась с одного из мертвых деревьев и полетела сквозь серые облака, дико каркая.
– Пошла вон! – внезапно крикнул ее отец.
Мейлин подпрыгнула, испугавшись злобы в его голосе. Он шагнул к ней и с яростью посмотрел ей в глаза.
– Вон! – крикнул он снова. – Ты мне не дочь!
Мейлин отступила, едва не провалившись в дыру на месте выпавших досок настила.
– Я – твоя дочь! – тоже закричала она. – Папа, что случилось?
Кровь закапала из его рта, пузырясь на губах. К своему ужасу, Мейлин увидела, как множество кровавых пятен расползаются у него на груди, пропитывая халат.
– Никогда не следовало тебя слушать! – прошипел он.
– Прости, – произнесла Мейлин дрожащим голосом. – Папа, пожалуйста.
Но он оттолкнул ее протянутые руки и отвернулся. На его спине она заметила другие кровоточащие раны, многие из них размером и формой соответствовали зубам гигантского крокодила.
– Не дотрагивайся до меня! – прорычал он. – Ты мне не дочь.
Пошел дождь – холодный, моросящий, отупляющий дождь, который, видимо, олицетворял во сне отчаяние.
– Джи, – умоляюще сказала Мейлин, повернувшись к своему духу зверя. – Что с ним не так? Почему он злится? – Она спрятала лицо в ладонях. – Потому что погиб из-за меня, да?
– Мейлин. – Панда подошла ближе и прижалась к ней теплым боком. – Прости себя. Сейчас, и за прошлое, и за будущее.
– Не могу, – прошептала девочка сквозь слезы.
– Грядет худшее, – мягко предупредила Джи.
– Хуже потери отца и захвата всего Цонга? – проговорила Мейлин.
Генерал Тенг прохромал мимо, схватившись за бок и задерживая дыхание каждые несколько минут. Единственное, чего она хотела – побежать следом, чтобы он сжал ее в объятиях, как раньше, в детстве.
Но ярость в его взгляде… Она не могла снова ее перенести.
– Худшее, – пробормотала Джи. – Ох, Мейлин, я не могу тебе сказать, но ты должна знать, что…
Ее голос затих, в то время как леденящий ветер начал бушевать в саду.
– Так что же? – переспросила Мейлин. – Что произойдет?
Джи подалась вперед, словно пытаясь продолжить, но ветер, дождь и стук мертвых ветвей заглушали ее голос. Мейлин нагнулась и прижала ладони к щекам Джи, оказавшись с ней нос к носу. Но по-прежнему не слышала ничего из слов панды. Какую бы весть та ни хотела передать, она оставалась тайной.
В серебряных зрачках Джи Мейлин видела только собственное отражение: девочка, у которой нет ни отца, ни дома, девочка, которая никому не доверяет. Девочка, которая должна спасти Эрдас с одной лишь пандой.
Мейлин закрыла глаза и уткнулась головой в мягкую черно-белую шерсть Джи.
Когда девочка разомкнула веки, Джи исчезла, а сама она находилась в каноэ, качающемся на волнах. Небо было лавандовым – цвета любимого кимоно из шелка ее служанки Куши, солнце зашло, и несколько звездочек только-только начали сиять в небе. Ее ноги болели, а в руки, казалось, вонзили множество маленьких игл. Она поняла, что, засыпая, уткнулась лбом в татуировку духа зверя.
