– Слушаюсь, мой господин…
Император благосклонно кивнул.
– С-Рэшаш-апа, дитя.
– Конечно, наггер-апа.
Эшесс не расслаблялся. Он понимал, что там, где стелют нагги, и особенно император, чересчур жёстко спать…
– Ступай, иситар-сит. Навести адзифи-моа. Она ждёт. А мне надобно совершить омовение с молоком и цветочной пыльцой перед таинством пробуждения…
Эшесс с поклоном вышел и, не помня себя, преодолел обратный путь между шпалерами почётного караула. Внешне он казался спокойным, а внутри него всё клокотало от ярости. Принц-заламин жалел, что у него нет клыков, как у нагари или, на худой конец, когтей, как у нассаримов, чтобы вцепиться в кого-нибудь и разодрать…
«Шэгши – моя! И только моя!» – пронеслась в голове ревнивая мысль.
Никакой нагг-император ему не помеха. Даже теперь… Там, на границе, он постоянно думал о возлюбленной нагари, вспоминая её змеиные ласки… Нет, Эшесс не жил затворником, используя любую возможность насладиться восхитительно дикими, необузданными меднокожими тигримками. Сколько же их перебывало на его ложе! Не сосчитать. И всё же, они не смогли затмить Шэгши… Пожалуй, только одна – руннэ… Но память о ней причиняла ему боль…
Эшесс вернулся мыслями к своей знойной змейке. Но если бы змейка узнала о сопернице, то проглотила бы целиком и без перца. Он усмехнулся.
«Шэгши! Демоница! Как тебя угораздило?! Стать донором-посредником императора в такой неподходящий момент…».
Иситар-сит недолго колебался, стоя на развилке… С вызовом глянул на портрет С-Рэшаша, выложенный в простенке окон из тигримских измариллов… Эшесс не хотел неприятностей. Однако искушение оказалось сильнее осторожности, а страсть – неуправляемой.
С галереи нужно было спуститься по лестнице, чтобы попасть в апартаменты принцев-заламинов, а оттуда по правому коридору в адзифират, но Эшесс свернул налево – в гостевые палаты… Заламин не успел одуматься, как уже бежал по коридору к залу с горячими бассейнами… По его расчётам Шэгши сейчас находилась там, одна… У двери, разумеется, караулили нассаримы Щитора. Входить туда, где избранная нагари-нагарати совершала ритуальное омовение запрещалось даже нассар-ноле. И заламин иситар-сит не исключение. Эшесс это знал, но у него, выросшего во дворце, были свои пути.
В одном из пустынных тупичков, Эшесс уверенно приблизился к мозаичной стене и надавил в специальном порядке фрагменты мозаики. Изображение утратило чёткость, стена изменила структуру, став проницаемой для твёрдых объектов. Но едва заламин прошёл сквозь неё, как вновь обрела плотность и прежнюю форму.
Следуя потайной галереей, Эшесс незаметно проник в зал для омовений. Поначалу, из-за разноцветного пара, поднимавшегося от горячих камней, не удавалось что-либо рассмотреть… Глаза иситар-сита замерцали, и взгляд постепенно проник сквозь испарения. Он медленно двинулся вперёд, высматривая желанную цель…
Громадный зал для омовений занимал одну сотую часть исполинского дворца. Высокий залитый светом потолок аккумулировал тепловую энергию. Горячие водопады обрушивались оттуда в резервуары и заполняли их. Или стекали по вогнутым стенам, облицованным драгоценными камнями. Наверху вода искрилась и переливалась в потоках света, отражаясь от стен всеми цветами радуги, образуя внизу множество бассейнов и водоёмов, разбросанных на любой вкус. Тут были и тёплые ванны с цветочной эссенцией, источающие дивный аромат. Глубокие бурлящие чаны с молоком фанаги – лунных коров. Чёрные и коричневые грязевые ямы. Искусственные озёра с прозрачной горной водой, куда спускались крутые горки. Между бассейнами – скамеечки для массажа, столики с напитками и яствами, положенными в период купания…
В другие сэптимы здесь отдыхали гости императора и придворные. А сегодня… Одинокая нагари возлежала среди жемчужной пены, нежась на мелководье. Хвост она вытащила на поверхность, разложив на горячих плитах. Узрев роскошный шлейф, облепленный и унизанный драгоценностями Эшесс замер от восхищения. Рубиновые броши, вделанные прямо в чешуйки, и хвостовые браслеты подчёркивали изящную прелесть стройных ног, изгибы эластичного узорчатого тела. Шэгши небрежно тряхнула копной мелких блестящих кудряшек. Взгляд заламина, прикованный к ней, вскипятил бы и студёную воду. Нагари внезапно почувствовала его и обернулась.
– Эшшш?
Золотые глаза на чёрном, точёном как у эбеновой статуэтки лице, вспыхнули. Вертикальные зрачки расширились.
– Эшшш!
Хорошо, что он сразу освободил жало, как вошёл, иначе конец кожаным поножам и праздничному кафтану, так любовно расшитому адзифой-моа.
– Эшшесс… – она томно прикрыла глаза, наблюдая, как он идёт к ней, срывая на ходу одежду, и нетерпеливо подалась навстречу. Едва заламин коснулся нагари – она обвила его хвостом. Эшесс требовательно провёл кончиком затвердевшего жала по влажным губам Шэгши.
– Удовольствие или смерть? – задыхаясь от желания, спросил он.
– Смерь от удовольствия… – с придыханием ответила она и вонзила клыки ему в жало.
Эшесс застонал от наслаждения, а жало моментально сделалось гибким. Два тела, выгибаясь, переплелись на мелководье в клубах разноцветного пара. Тонкое и грациозное – нагари, мускулистое и сильное – заламина. Узорчатое и чуть шершавое с гладким и нежно-зеленоватым, слабо фосфоресцирующим ажурной сеточкой рисунка. Любовники будто танцевали в объятиях друг друга, покрытые блестящими капельками воды…
Утолив первый порыв страсти после долгой разлуки, они лежали, ленясь пошевелиться или освободиться. Гибкое жало заламина скользило по талии, животу и спине нагари. Шэгши сладко шевелила хвостом у него между ног… Говорить не было сил. Они просто слушали плеск воды и вдыхали аромат испарений…
Шэгши первой нарушила молчание.
– Я ждала тебя, – призналась она.
– Знаю, – ответил Эшесс, покусывая и целуя ей плечи. – Я тоже скучал.
Жало невольно затвердевало всякий раз, когда хвост бугрился от его прикосновений.
– Ты сбрасывала кожу?
Она кокетливо улыбнулась.
– Конечно. И как тебе?
– Восхитительно!.. Но прежняя мне тоже нравилась.
– Правда? Я приберегла её для праздничного кафтана своему первенцу и на ремень тебе, – Шэгши взъерошила ему волосы. – Я переживала за тебя, Эшши, очень.
– И потому решила отложить яйца? Или Щитор вынудил?
Она усмехнулась.
– Нет, я ему позволила. Когда тебя отослали, я не находила себе места от тоски… Тогда всё и случилось. Зато целых два сэптимеля я ни о чём не думала – питалась и неслась. Потом сбросила кожу и восстановилась…
– Ты стала ещё красивее!
Шэгши игриво повела кончиком хвоста, вызвав у Эшесса новый прилив возбуждения, и полюбовалась на драгоценные камни, так удачно сочетавшиеся с естественным узором.
– Теперь на церемониях и праздниках шлейф носят двое рабов, а не один… Кстати, прежнего хвостоносца я съела первым… Вкус был потрясающий! Так я поняла, что скоро первая волна нессета
[9]
.
