Витька насадил на вилку половину пиццы и откусил от нее изрядный кусок.
– Пицца неплохая, – заметил он, прожевав пищу. – Но пицца без пива – это все равно что брачная ночь без невесты.
Вспомнив, что мы так и не взяли ничего, чтобы запить еду, я вернулся к стойке и попросил у официантки два стакана кока-колы со льдом. Девушка как будто уже пришла в себя после сильнейшего нервного шока, испытанного ею в тот момент, когда Витька принялся требовать у нее пиво. Однако, поставив наполненные стаканы на стойку передо мной, девушка очень быстро отдернула руки и сделала шаг назад, как будто боялась подцепить от меня какую-нибудь заразу.
Мужчина в сером костюме, когда я проходил мимо него, посмотрел на меня с осуждением. Как я понял, это был тип из разряда тех, что готовы продемонстрировать свое высокомерное презрение всем, кому до них нет никакого дела, но при этом с такой же готовностью быстро втягивающие голову в плечи под одним только взглядом откровенного хама. На этот раз мне удалось как следует рассмотреть эмблему на булавке, приколотой к его галстуку. Это была не свастика и не серп с молотком, как мне вначале показалось, а щит и меч – освященная временем гэбистская эмблема. Профессиональный гэбист вряд ли стал бы столь откровенно демонстрировать свою принадлежность к соответствующим органам. Следовательно, мужик таким образом выражал свое преклонение и восторг перед достославными рыцарями плаща и кинжала. Что ж, как говорится, каждому свое: одним – к звездам летать, другим – чужие сапоги лизать.
Еще я заметил, что за книгу читал серый человек с гэбистской эмблемой на груди, – на этот раз он держал ее закрытой, заложив указательным пальцем на том месте, где остановился. Удивительное дело: это был последний роман Трепищева «Специальный посыльный». Причем оформление книги, насколько я мог рассмотреть, ничем не отличалось от той, что всучил мне сосед-порнограф.
– Мерзко все это, – как бы между прочим заметил Витька, когда я поставил на стол запотевшие стаканы с кока-колой.
– Что именно? – поинтересовался я, принимаясь за котлеты.
– То, что людей лишают свободы выбора. Я очень сомневаюсь, что тотальный запрет на потребление спиртного приведет к всеобщей трезвости. Если кому-то уж очень захочется превратить свои мозги в овощное рагу, он найдет способ, как это сделать. Зато нормальный человек чувствует себя неполноценным, когда ему начинают указывать, что ему можно делать, а что – нет, да еще и строго следят за выполнением всех этих идиотских распоряжений. Человека умышленно низводят до состояния быдла, неспособного самостоятельно принимать даже самые простые решения.
– Принудительная трезвость мне тоже не по душе. Но мне кажется, что за этой откровенной глупостью властей не кроется осознанное желание воздействовать на психику своих граждан.
– Ты так считаешь? – Витька сделал быстрый глоток из стакана с кока-колой. – В таком случае почитай Франкла. В нацистских концентрационных лагерях подавление личности заключенного начиналось с того, что старший по бараку каждое утро проверял, почистил ли он зубы, вымыл ли уши, постриг ли ногти и имеется ли у него в кармане чистый носовой платок. Кстати, по рассказам знакомых, удостоившихся чести прослужить положенные два года в рядах Советской армии, там успешно действовала та же самая система. Думаю, что и нынешние военные от нее не отказались, – подкупает простота и эффективность.
– Ну, это не совсем одно и то же, – сказал я только потому, что не хотел сразу соглашаться с Витькой.
– А ты помнишь времена начала перестройки, когда все основные продукты отпускались в магазинах строго по карточкам? – непонятно к чему спросил Витька.
– Ну допустим, – кивнул я, хотя мне самому карточками пользоваться не приходилось.
Фирма, в которой я только числился, даже не имея представления, чем она занимается, обеспечивала своих сотрудников всем необходимым. Мне продовольственные заказы доставлялись прямо на дом. Даже в те непростые времена Парис безукоризненно выполнял условия нашего устного договора.
– Разве это не унижало твоего человеческого достоинства? Разве для того, чтобы купить необходимую тебе вещь, недостаточно было честно заработанных денег?
– Ты хочешь сказать, что товарный дефицит был создан умышленно? – Я недоверчиво хмыкнул и качнул головой.
– Не берусь утверждать это с полной уверенностью, но не исключаю и такой возможности, – ответил Витька. – Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь в том, что вся система власти в нашей в высшей степени необычной стране построена на том, что нас, простых граждан, постоянно тем или иным способом ставят в положение, в котором нам приходится доказывать, что мы достойны иной, лучшей жизни. Но все наши потуги вызывают только презрительную усмешку у власть имущих. И, глядя на то, как мы отчаянно, из последних сил пытаемся сохранить человеческий облик, они придумывают для нас что-нибудь эдакое, чего мы прежде даже представить себе не могли. У нас все время если не товарный дефицит – так финансовый кризис, не инфляция – так новые налоги, не путч – так война.
– Ты думаешь, что в других странах все происходит иначе? – спросил я.
– Не знаю, – развел руками Витька. – За границами не бывал. Могу отвечать только за то, что видел своими глазами и прочувствовал на собственной шкуре.
Я отодвинул на край стола пустую тарелку.
– Больше всего меня восхищает факт, что к столь глубоким и далеко идущим выводам человека привело лишь то, что ему отказались налить кружку пива.
– Потому что в кузнице не было гвоздя, – улыбнулся в ответ Витька. – Вся наша жизнь – это бесконечно длинная последовательность мелких, на первый взгляд незначительных событий, которые, случается, приводят к совершенно неожиданным результатам.
– В этом утверждении я поставил бы под сомнение только слово «бесконечно». Увы, у всего в этом мире есть свои начало и конец.
– Конец – не всегда итог.
– Это уже схоластика.
Я посмотрел на свои часы. Как ни странно, они снова шли. И даже показывали точное время, в чем я убедился, бросив взгляд на круглые настенные часы, висевшие над стойкой.
– Что-то задерживается наш связной, – заметил я с досадой.
Правило, гласящее, что нельзя подолгу задерживаться на одном месте, действовало уже почти на уровне подсознания. Должно быть, именно поэтому, несмотря на заверение Париса, что на этот раз мы можем ничего не опасаться, я все же чувствовал себя неуютно. К тому же стеклянные стены кафе не были ничем прикрыты, и мы, вкушающие пищу земную, были выставлены на всеобщее обозрение, точно гады в террариуме.
Витька посмотрел на двух других посетителей кафе. Серый гэбист-любитель закончил трапезу и теперь сосредоточил все свое внимание на страницах книги. Глядя на его лицо, сложно было понять, получал ли он удовольствие от чтения подобного рода литературы или же делал это в силу какой-то, скажем – служебной, необходимости. Дядечка в синем берете продолжал ковырять свою котлету, которая уже превратилась в расползшуюся по тарелке гомогенную массу, и время от времени быстро кидал себе в рот что-то извлекаемое из портфеля.
