Трепищев был похож на жену Лота, решившую выяснить, как там дела в Содоме. Он стоял неподвижно, с чуть приоткрытым ртом. В его широко распахнутых глазах тускло мерцали отсветы безмолвного ужаса. Хотя, возможно, это было всего лишь отражение красноватых огоньков ночника.
– В чем дело, Вадим? – спросил Витька, не в силах понять, чем вызван столбняк, приковавший писателя к месту.
Вилкой, которую он держал в руке, Трепищев указал на стол, куда Витька уже успел выставить шесть завернутых в газеты бутылок.
– Ты об этом? – совершенно искренне удивился Витька. – Так пиво пришлось купить ради конспирации. Не могли же мы просто так подойти к уличному торговцу спиртным и сказать ему, что нам нужно встретиться с информатором. А вся информация зашифрована здесь. – Витька аккуратно разгладил на столе газетный лист, который до этого просто скомкал, собираясь выбросить. – Как только поедим, Анатоль займется ее дешифровкой.
Витька протянул мне мятый газетный лист.
– «Патриарх Всея Руси и Президент Российской Федерации сделали совместное заявление по поводу того непоправимого урона, который наносит психике человека потребление продукции западной, так называемой «массовой культуры», – прочитал я первое, что бросилось в глаза на обрывке газетного листа. – В связи с этим всем сознательным гражданам предлагается сдать в специально открытые для этого приемные пункты изделия «масскульта», приведенные в списках, опубликованных в специальном приложении по разделам: компакт-диски и аудиокассеты, видеокассеты, книги и журналы».
– Это именно то, что нам нужно, – убежденно заявил Витька. – Время и место прибытия груза.
– А как тебе нравится сама идея изъятия произведений, признанных идеологически вредными? – поинтересовался я.
– Во-первых, речь идет не об идеологически вредных произведениях, а о тех, которые наносят вред психике, – поправил меня Витька. – А во-вторых, остается только порадоваться, что пока еще эти произведения предлагают сдать самостоятельно, а не конфискуют при обыске. Жалко, нет списка – любопытно было бы взглянуть. Кстати, – посмотрел на Трепищева Витька, – а кто у нас нынче президент?
– Как это «кто»? – растерянно хлопнул глазами писатель.
– Не обращай на него внимания, Вадим, – тут же вмешался я. – Виктор просто шутит.
В конце концов, какая разница, кто был президентом в реальности, в которой мы сейчас находились. С меня было довольно того заявления, которое он сделал совместно с главным попом страны, чтобы не испытывать к этому человеку ничего, кроме презрения.
– Холодильник работает? – задал новый вопрос, лежащий совершенно в иной плоскости, Витька.
– Да, – кивнул Трепищев.
– Ну так загрузи пиво в морозилку. – Зажав пальцами горлышки, Витька подцепил со стола сразу четыре бутылки и протянул их Трепищеву.
– Зачем? – спросил тот.
– Не люблю теплое пиво, – объяснил Витька.
– Так вы собираетесь его пить? – с ужасом выдохнул Трепищев.
Витька со вздохом поднялся со своего места, открыл холодильник и загрузил все пиво – ровно двенадцать поллитровых бутылок – в пустую морозилку.
– Конечно же, выпьем, – сказал он, обращаясь к обомлевшему от недоумения Трепищеву. – А если захочешь, то и тебе нальем. Не пропадать же добру? – развел он руками. – Пиво досталось нам по случаю, так не выбрасывать же его теперь в мусорный контейнер! В конце концов, я заплатил за него свои собственные деньги!
– Мои деньги, – внес принципиальное уточнение я.
– Не в этом суть! – отмахнулся Витька. Но все же, вновь обращаясь к Трепищеву, он повторил концовку своей последней фразы, использовав иное местоимение: – Мы заплатили за пиво наши собственные деньги.
– Интересно, сколько? – спросил я.
– Сотню, – ответил, даже не посмотрев в мою сторону, Витька.
– Всего сотню? – удивился я.
– Сотню баксов, – уточнил Витька.
– Сотню баксов! – возмущенно завопил я. – За ящик пива!
– Я заказал еще пельмени и пиццу, – добавил Витька. – Чтобы самим потом не бегать по магазинам.
– И за все это ты отдал сто долларов? – Мне все еще казалось, что Витька меня разыгрывает.
– Не скупердяйничай, Анатоль, – презрительно поморщился Витька. – Вспомни, в какой стране ты живешь. Кроме того, эти деньги достались тебе без особого труда. Не исключено, что при очередном переходе они исчезнут из твоего бумажника точно так же, как появились.
Трепищев не успел высказать своего отношения ко всему услышанному. Зашипела вода, побежавшая из кастрюли, в которой варились пельмени. Повернувшись к нам спиной, Трепищев схватил шумовку и принялся быстро вылавливать из кастрюли разварившиеся пельмени.
Посмотрев на Витьку, я молча постучал указательным пальцем по виску, давая своему приятелю понять, мол, нужно все-таки думать, что говоришь. В ответ Витька презрительно скривился и, высунув кончик языка, указал им на Трепищева, выражая тем самым свое мнение по поводу аналитических способностей нашего хозяина.
Трепищев поставил на стол большую миску с пельменями. Достав из навесной полки, он поставил на стол три тарелки с узором из красных розочек по краю. Затем на столе появилось блюдо с разогретой пиццей.
Пока мы с Вадимом накладывали себе пельмени и заправляли их сметаной, Витька извлек из холодильника пару бутылок пива. Ловко открыв их одну о другую, он наполнил наши стаканы.
– Ну, за встречу! – провозгласил Кровиц, поднимая стакан.
Я взял стакан с изображением маленькой красной «Феррари».
Трепищев тоже осторожно приподнял свой стакан.
Витька глубоко вздохнул, как человек, закончивший наконец тяжелый, но необходимый труд, поднес стакан к губам и медленно, не отрываясь, осушил его.
Я отпил чуточку, смакуя. Пиво было отнюдь неплохим, хотя и имело какой-то странноватый привкус, отличавший его от того сорта «Невского», к которому я привык.
С наслаждением чмокнув влажными губами, Витька поставил опустевший сосуд на стол.
Трепищев сидел, держа в руке стакан, к которому он так и не приложился. Похоже, он не знал, как лучше поступить: отведать предложенное ему пиво или же, поборов искус, поставить его на стол.
Проведя кончиками пальцев по губам, словно стирая с них невидимый след пивной пены, Витька произнес только одну короткую фразу. Но заложенный в ней глубинный смысл был поистине достоин Мефистофеля.
– Хотелось бы ознакомиться с другими твоими книгами.
Глаза Трепищева тотчас же загорелись инфернальным пламенем. Цена, назначенная Витькой за его душу, свято верующую в безгрешность патриарха и мудрость президента, вполне устраивала писателя, жаждущего не только постоянно растущих тиражей издаваемых книг, но и бесспорного признания читателей. Постановление правительства о борьбе с пьянством тут же было забыто, и Трепищев залпом прикончил запретный напиток.
