В ответе Париса было больше демагогии, чем конкретных фактов, но я не мог ничего противопоставить ему – не так давно я сам убеждал Витьку в том, что информация о будущем может оказаться губительной для настоящего.
– В таком случае почему я должен верить, что ваш вариант гобелена вечности предпочтительнее того, что пытаются создать солтеки? – спросил я, несколько растерявшись.
– Ну, хотя бы потому, что в нашем гобелене есть место для ниточки вашей жизни. – Мне показалось, что в голосе Париса прозвучала скрытая ирония.
– И все же…
– Анатолий Иванович, – перебил меня Парис. – Давайте закончим наш разговор. Я и без того сказал вам гораздо больше, чем следовало. Я не собираюсь уговаривать вас спасать свою собственную жизнь и жизнь вашего друга. Хотя и не отрицаю, что, потеряв вас, хайперы лишатся некоторого преимущества перед солтеками. Но если вы настаиваете, я готов прекратить игру и незамедлительно передать Агамемнону информацию о вашем местонахождении. В конце концов, это ваша жизнь – вам и решать.
– Не только моя, но и Витькина, – напомнил я Парису.
– Вы о Кровице? – Парис хмыкнул. – Вспомните, господин Зверинин, сколько раз вы уже воскрешали его из мертвых.
– Но сейчас он жив.
– Значит, вам предстоит решать и за себя, и за него. Потому что без вас Кровиц обречен. Так же, как вы без него.
– А что предлагаете вы? – спросил я после паузы.
– То же, что и всегда, – ответил Парис. – Я даю вам указания, а вы стараетесь неукоснительно им следовать. В конечном итоге я рассчитываю отыграть у солтеков пару нитей для гобелена вечности, а вы, если все сложится так, как я рассчитываю, вернетесь к своей обычной жизни.
– Я могу подумать?
– А какой в этом смысл, Анатолий Иванович? Вы ведь уже знаете, что ответите мне согласием.
Парис был прав – я не собирался продолжать демонстрацию собственной независимости дальше тех пределов, которые он сам же мне отвел. Я знал, что солтеки намеревались избавиться от меня, а хайперы предлагали мне возможность сохранить жизнь. И хотя заверения Париса отнюдь не казались мне убедительными, у меня просто не оставалось иного выхода. Притом, что я, так же как прежде, оставался тупым исполнителем, не имеющим представления о том, к чему в конечном итоге приведут те или иные совершаемые мною действия, я не имел возможности отказаться от дальнейшего сотрудничества уже хотя бы потому, что для нас с Витькой это действительно был единственный шанс вернуться к нормальной жизни. Наверное, мне следовало бы сказать Парису спасибо уже за то, что он не лишал меня права голоса.
– Хорошо, – произнес я в трубку. – Что мы теперь должны делать?
– Новые инструкции вы получите утром, – быстро, по-деловому ответил Парис. – Пока же вам следует остановить поток лести, который изливает Кровиц на Трепищева.
– Это будет несложно, – заверил я Париса. – Для этого нужно всего лишь предложить Витьке прочитать пару абзацев из написанного Трепищевым.
– Ну так сделайте это.
– А если после этого Витька выскажет Трепищеву все, что он о нем думает? – спросил я, опасаясь, что этого делать тоже не стоит.
– Отлично, – с энтузиазмом ответил Парис. – И чем раньше он начнет это делать, тем лучше.
Я задумался.
– Трепищев имеет какое-то отношение к плану, который вы собираетесь осуществить? – спросил я.
– Трепищев имеет самое непосредственное отношение к тому, что делают солтеки, – ответил Парис. – И не столько он сам, сколько его книги. – Предупреждая мои новые вопросы, он быстро произнес: – Больше я вам ничего не могу сказать. По крайней мере, сейчас.
– Ну что ж, договорились.
Я умолк, ожидая, что еще скажет инструктор.
Парис тоже молчал.
– Это все? – спросил я.
– Если у вас нет вопросов… Я имею в виду вопросы по текущим событиям, на которые я мог бы дать вам конкретный ответ.
– Когда мы переместимся в такой вариант реальности, где за выпитую бутылку пива человека не отправляют на принудительные работы? – спросил я.
– Не позднее завтрашнего утра, – ответил Парис. – Точного времени я вам назвать не могу.
– Да мне и не надо.
Помня о привычке Париса бросать трубку не прощаясь, я на этот раз первым нажал кнопку отбоя.
Спрятав телефон в карман, я вернулся на кухню.
– Ну как там? – спросил у меня Витька.
По лицу его скользили красноватые отсветы стоявшего на полу ночника, делая его похожим на маску огненного демона.
– Нормально, – ответил я. – Новые инструкции получим утром.
Витька тяжело вздохнул, хлопнул себя ладонями по коленям и с безнадежным отчаянием покачал головой.
– Начальство, – доверительно сообщил он Трепищеву и многозначительно поднял брови, давая понять, что открыто критиковать начальство не имеет права.
Трепищев с пониманием кивнул.
– Вы знаете, у меня есть один роман, в котором контр-адмирал звездного флота настолько туп, что без адъютанта не может найти дорогу на капитанский мостик, – сказал он, глупо хохотнув при этом. – А у одного из главных мафиози в другом романе постоянно отходят газы, да так звучно, что все на него оборачиваются.
Я посмотрел на Трепищева с глубоким и искренним сочувствием. Если бедолага и в самом деле полагал, что это невероятно остроумно, то дела его были куда хуже, чем мне казалось прежде. А Парис к тому же еще и поручил нам утопить бедолагу в его же дерьме. Хотя я, хоть убей, не мог понять, для чего это было нужно. Ну, допустим, напишет Трепищев десяток-другой похабных книжонок. Так они же будут забыты прежде, чем их создатель сделает шаг туда, где простирается великое Ничто. О каком гобелене вечности в таком случае может идти речь?
Убедившись в том, что ничего интересного я ему сообщить не собираюсь, Витька вновь переключил свое внимание на Трепищева. Разговор у них шел все в том же ключе: Витька излагал свою с ходу придуманную теорию развития творческой личности, а Трепищев с готовностью проглатывал все, что он ему наговаривал.
Я шел на кухню с довольно твердым намерением выполнить указание Париса и положить конец Витькиным устным урокам литературного мастерства. Но, присев на табурет, подумал, а не послать ли к черту этого самого Париса? Хотя бы до завтрашнего утра? Завтра я снова начну следовать полученным от него инструкциям, а сегодня пусть Витька валяет дурака, сколько душе угодно. В конце концов, любой здравомыслящий человек на месте Трепищева давно бы понял, что над ним попросту насмехаются.
– Послушай, Вадим, – обратился я к Трепищеву. – А тебе никогда не приходило в голову написать что-нибудь на тему древнегреческой мифологии?
– Честно говоря, я не очень хорошо знаком с этим предметом, – ничуть не смутившись, признался писатель.
