Как ни странно, Трепищеву удавалось каким-то образом пристраивать свои шедевры в одном весьма респектабельном издательстве. Раз в два месяца Трепищев выдавал очередной увесистый роман, который незамедлительно публиковался. Печатался он под псевдонимом, из-за чего жутко переживал. Ему хотелось, чтобы все читатели знали его подлинное имя, но при этом считал это имя ужасно неблагозвучным, а потому выбрал себе красивый и звучный, как ему самому казалось, псевдоним: Серж Лебедев.
Признаться, я не могу себе представить человека, который, начав читать любую из книг Трепищева, не выбросил бы ее в мусорное ведро после сорока страниц. Во всяком случае, я именно так и поступил с его первой книгой, которую он торжественно вручил мне, предварительно украсив ее дарственной надписью. Называлась она, если не ошибаюсь, «Сумерки войны». Остальные книги Трепищева отправлялись в мусорное ведро, даже не будучи раскрытыми. Однако сказать Трепищеву все, что я думаю о его писанине, у меня не хватало духу. Вначале я еще пытался деликатно намекнуть ему, что следовало бы более тщательно работать над языком и думать при этом не только о себе, но и о потенциальных читателях. Но Трепищев, похоже, пребывал в состоянии перманентной эйфории. Любую критику он воспринимал либо как происки недоброжелателей, либо как проявление низкого уровня понимания его, как он сам полагал, очень сложных и глубоких текстов. Мне он, например, в ответ на робкую попытку усомниться в его гениальности со снисходительной улыбкой заявил:
– Я бы посоветовал вам, Анатолий Иванович, еще раз перечитать книгу. И при этом непременно обратите внимание на параллели с работами Кастанеды.
Услышав такое, я понял, что проще было бы научить говорить осла, чем убедить Трепищева в том, что он всего лишь бездарный графоман. Все сложности с усвоением его текстов сводились к тому, что, дочитав предложение до конца, нужно было приложить определенное усилие, чтобы вспомнить, с чего оно начиналось. В восьми случаях из десяти мне это не удавалось. Поэтому при последующих встречах, когда Трепищев интересовался моим мнением по поводу своего очередного опуса, я с многозначительным видом показывал ему большой палец и произносил что-нибудь вроде:
– Круто!
Или:
– Забористо!
Но, обделенный вниманием критики и собратьев по цеху, Трепищев вскоре начал требовать от меня более детального разбора его произведений. При этом его не столько интересовало мое мнение, сколько хотелось выговориться самому. Именно после этого я и начал избегать встреч с ним.
– Так как же насчет «Второго императора»? – вновь задал мне вопрос Трепищев.
– Насчет кого? – искренне удивился я.
– «Второй император», мой последний роман, – напомнил писатель.
– Ах, роман… – Прежде чем продолжить, я сделал глубокий вдох. – Хороший роман, Вадим.
– Но ведь вы сказали, что не успели его прочитать, – поймал меня на слове Трепищев.
– Ну… Я успел бегло просмотреть его. Идея мне понравилась.
– Какая идея? – озадаченно сдвинул брови к переносице Трепищев.
– Основная идея романа, – объяснил ему я.
– А там была какая-то идея? – по-прежнему с недоумением спросил Трепищев.
Я понял, что разговор зашел в тупик.
– Извини, Вадим, но я действительно очень спешу. Давай поговорим о твоей книге как-нибудь в другой раз.
Для Трепищева мои слова были все равно что об стенку горох. Он и не думал оставлять меня в покое.
– Но мне хотелось узнать, что за идею вы нашли в моем романе, Анатолий Иванович, – тупо стоял он на своем. – Я, как-никак, автор.
– Слушай. – Я проникновенно заглянул в глаза Трепищеву. – А о чем вообще твоя книга?
– Какая? – быстро переспросил он.
– Да любая. Ну, к примеру, этот твой «Второй император».
На мгновение в глазах Трепищева выкристаллизовалось выражение глубокой задумчивости. Но только на одно мгновение – не более того. Я даже подумал, не померещилось ли мне это. Потому что в следующую секунду взгляд Трепищева вновь сделался пронзительно-прозрачным, как вода в горном ручье, из которого почему-то никто не желает пить.
– Вы знаете, Анатолий Иванович, – с великолепной улыбкой сообщил он мне, – про «Второго императора» я вам ничего сказать не могу. Я уже не помню, о чем был этот роман.
Вначале мне показалось, что Трепищев шутит. Но нет, он говорил абсолютно серьезно.
– А как насчет «Сумерек войны»? – поинтересовался я.
– Да что вы! – жеманно взмахнул он рукой. – Это же было два с лишним года тому назад!
– А тот роман, который ты сейчас пишешь?.. – я щелкнул пальцами. – Как его там?
– «Специальный посыльный», – напомнил Трепищев.
– Именно, – кивнул я. – О чем он?
Трепищев с сожалением цокнул языком.
– Этого я вам сказать не могу. Роман написан меньше чем наполовину, и я пока еще сам не знаю, о чем он будет.
Признаться, такого я не ожидал даже от Трепищева.
– В таком случае что ты хочешь от меня услышать?
Чтобы выразить свое недоумение, я взмахнул руками и попытался развести их при этом как можно шире. Жест получился резким, и Трепищев был вынужден сделать короткий шаг назад.
Я только этого и добивался. Как заправский форвард команды по американскому футболу, я нырнул Трепищеву под руку, ушел от захвата, которым он попытался меня удержать, и, перейдя на бег, быстро оставил противника за спиной.
– Анатолий Иванович! – закричал вслед мне Трепищев. – Так как же насчет моей книги? Что вы о ней думаете?
– Клевая книга, Вадим. – Обернувшись и убедившись в том, что Трепищев не собирается меня преследовать, я перешел на легкую трусцу. – Продолжай в том же духе. Слава ждет тебя.
– Вы это серьезно, Анатолий Иванович?
В голосе Трепищева звучало не сомнение, а отчаянная надежда и желание поверить моим словам. Что можно было ответить человеку, который сам себя воспринимал только в полнейшем отрыве от окружающей действительности, поскольку именно так ему было проще считать себя тем, кем хотелось стать?
Я быстро свернул за угол дома, предоставив Трепищеву возможность самому решить, насколько серьезно следовало относиться к моей похвале. Но почему-то у меня не возникало ни малейших сомнений в том, что все сказанное мною будет истолковано буквально.
Дальнейший путь до дома, в котором жил Витька Кровиц, я проделал не встретив никаких препятствий.
Я почувствовал тревогу, когда увидел возле Витькиного подъезда милицейский «уазик» и «РАФ» «Скорой помощи». Чуть в стороне толклись вездесущие старушки, без которых не обходится ни одно мало-мальски заметное происшествие.
Когда я подошел к подъезду, меня остановил милиционер с лейтенантскими погонами.
