– У нас заказан столик, – с вызовом произнес Витька. И, секунду поколебавшись, добавил: – Товарищ.
Метрдотеля подобное обращение ничуть не смутило.
– На какое имя? – спросил он, раскрывая лежавшую перед ним большую красную папку.
– На имя Анатолия Зверинина, – сказал я.
Метрдотель быстро пробежал взглядом по списку.
– Все верно, – вновь улыбнулся он, переведя взгляд на нас. – Столик на три места заказан. Прошу вас.
Протянув руку, он указал в сторону обеденного зала.
Мы молча проследовали за ним.
Зал оказался небольшим и вполне уютным. В отличие от тех ресторанов, где мне довелось бывать, в убранстве его не наблюдалось ни плохо замаскированной убогости, ни нарочитой аляпистой роскоши, способной вызвать у нормального человека разве что раздражение. Столиков в обеденном зале было немного, десятка полтора. Почти все они были заняты, за исключением двух или трех, которые, по-видимому, так же, как наш, были заказаны. Больше всего меня порадовало, что в зале не было эстрады с надрывающимся во всю мощь своих динамиков самодеятельным коллективом, распевающим шлягеры нынешнего лета, которые и в оригинальном-то исполнении невозможно было слушать, не испытывая при этом острых приступов зубной боли и несварения желудка.
Усадив нас за столик, метрдотель пожелал приятного аппетита и удалился. Место его тут же занял такой же улыбчивый официант, вручивший нам папки с меню, на коже которых золотом было оттиснуто название ресторана.
У Витьки челюсть отвисла, едва он заглянул в меню. Не знаю, что уж его больше удивило – длина списка блюд и напитков или же смехотворные цены в рублях и копейках, проставленные напротив каждого из них.
Заплутав в бесконечной череде назаний по большей части совершенно незнакомых мне блюд, я закрыл папку и поинтересовался у официанта, что бы он сам нам посоветовал. С готовностью согласившись на все, что было им предложено, я вернул ему папку с меню.
– Мне то же самое, – сказал Витька. – И вот еще что. – Витька подозрительно глянул на официанта из-за края папки. – Вино у вас действительно грузинское?
– Прямые поставки из Тбилиси, – с неизменной улыбкой сообщил официант.
– Но ведь, как я понимаю, Грузия теперь независимая республика? – закинул удочку Витька.
– Ну и что с того? – удивленно приподнял бровь официант.
– Нет, ничего, это я так спросил. – Витька захлопнул папку и протянул ее официанту. – Добавьте к заказу еще бутылку «Гурджаани».
– Пока вы будете ждать свой заказ… – Официант выставил на стол невесть откуда появившиеся у него в руках два широких бокала с содержимым бледно-розового цвета, в котором плавали кусочки льда и ломтики каких-то экзотических фруктов. – Это наш фирменный коктейль «Первомайский». За счет заведения.
Взяв папки с меню под мышку, официант удалился.
– Бутылка «Гурджаани» всего за два тридцать две, – заговорщицким полушепотом сообщил мне Витька, перегнувшись через стол. – И это в ресторане!
Он взялся за соломинку, чтобы продегустировать предложенный официантом коктейль. Сделав всего пару небольших глотков, Витька блаженно закатил глаза к потолку и восхищенно выдохнул:
– Амброзия!
Я тоже попробовал «Первомайский». Коктейль в самом деле был неплох, хотя Витькину оценку я бы назвал несколько преувеличенной. Причиной тому, несомненно, было состояние легкой эйфории, в котором пребывал мой приятель с момента покупки сигарет в ларьке.
– Интересно, – обратился ко мне, ненадолго оторвавшись от соломинки, Витька, – что здесь у них: капитализм или коммунизм?
– Капитализм как высшая стадия коммунизма, – усмехнулся я.
– А чего ты такой мрачный, Анатоль? – наклонив голову к плечу, недоумевающе посмотрел на меня Витька. – Что тебе не нравится?
– Сам не знаю, – пожал плечами я. – Но что-то здесь не так.
– Где? – счел нужным уточнить Витька. – В ресторане?
– Да во всем этом мире. Слишком уж здесь все чисто, аккуратно… Почти стерильно… – Пытаясь найти нужные слова, я сделал пару глотков «Первомайского». – Ну не может человек жить не мусоря вокруг себя.
– Верно, – согласился со мной Витька. – Но для того чтобы убирать мусор, существуют дворники.
– Да я не о том, – болезненно поморщился я. – Я о духовном мусоре.
Витька картинно округлил глаза, делая вид, что по-прежнему не понимает, о чем идет речь.
Я попытался более понятно объяснить то, что имел в виду. Не для того, чтобы донести суть своих мыслей до Витьки, – ему и без того было ясно, что я хотел сказать, – а чтобы самому до конца во всем разобраться.
– В любом обществе, каким бы процветающим оно ни было, непременно присутствуют те, кому не нравится происходящее вокруг. Такова уж природа человека – он постоянно ищет, а если не находит, то сам создает себе проблемы. Кроме того, существует небольшая группа людей, которые совершают антиобщественные поступки даже не из духа противоречия, а просто потому, что на это их толкает нечто, заложенное в них самой природой.
– Ты хочешь сказать, что определенный процент людей рождается со склонностью к правонарушениям? – уточнил Витька.
– Именно так, – кивнул я. – И от этого никуда не деться. Они будут делать то, что делают, даже если их поместить в условия, где им не придется ни в чем испытывать нужды, а любая их прихоть удовлетворится по первому требованию.
– Как говорится, в семье не без урода, – усмехнулся Витька. – И что с того?
– Пока мы ехали, я не видел даже надписей на заборах. Ни одной перевернутой урны. Ни одной пустой банки из-под пива на тротуаре.
– Ну и что с того? – с нажимом повторил свой вопрос Витька.
– А то, что в столь строгих рамках законности и порядка людей может удерживать только страх. Тотальный, подсознательный страх, впитанный с молоком матери.
Насмешливо глядя на меня, Витька откинулся на спинку стула. Бокал с коктейлем он держал в чуть отнесенной в сторону левой руке.
– Но зато нас пустили в ресторан в джинсах и майках, – заметил он. – Разве это не проявление демократизма?
– Это может быть проявлением все того же страха, – возразил я. – У нас был заказан столик в ресторане, и метрдотель просто побоялся поинтересоваться, почему мы явились в столь затрапезном виде. Если мы пришли – значит, были уверены, что нас пустят. А раз так, значит, его дело – помалкивать. Кто знает, возможно, право посещать рестораны в этом мире имеет только узкая общественная прослойка, обладающая особыми привилегиями.
– Гэбэшники, – криво усмехнулся Витька.
– Это ты сказал, – развел руками я.
– Знаешь, Анатоль, – Витька сделал глоток «Первомайского», – я начинаю жалеть, что посоветовал тебе провести спиритический сеанс. После общения с первым же представителем загробного царства у тебя появился несвойственный тебе прежде исключительно мрачный взгляд на жизнь.
