Я мало что помню из этого первого вечера в парусной школе. Помню, что мы набились в лодку как кильки в банку, надели оранжевые спасательные жилеты и слушали, как старший скаут, отчаянно жестикулируя, объяснял, как управляться с фок-мачтой и грот-мачтой. Каждый раз, когда парусник поворачивал, приходилось прижиматься ко дну, чтобы нас не ударило палкой под названием гик, прикрепленной к мачте.
Вскоре нам пришлось покинуть рейд, где стояли на якоре другие суда, потому что море вдруг взволновалось. Оказалось, что к дну нашей лодки прицепилось не меньше двух тонн ракушек. Мы тренировались, и ветер дул нам в лицо, и тошнота подкатывала к горлу каждый раз, когда особенно высокая волна поднимала нос нашего парусника.
— Смотри! — вдруг сказал мой сосед, толкнув меня локтем в бок.
Мы описали в воде полукруг и теперь возвращались в порт, проходя между бакенов, обозначающих вход. В воде по правому борту вдруг замерцал длинный мрачный силуэт. Это было нечто вроде металлической гильзы для сигары, оснащенной плавником. Оно бесшумно обогнало наш парусник, разрезая у самой поверхности серую воду.
У меня перехватило дыхание.
— Подводная лодка! — выдохнул я.
— Мы их тут часто встречаем в это время. Они как раз возвращаются с маневров.
Приближался вечер, и мы долго смотрели вслед удаляющейся подлодке.
— Я никогда их не видел живьем, — признался я, когда лодка совсем исчезла из виду.
— Тебя правда зовут Кальмар?
— Это не имя, это мой тотем. А твой — какой?
— У меня нет тотема.
— Ничего себе! Скаут — и нет тотема?
— Я не скаут, я — жанет
[14]
.
— Жанет? — переспросил я. — Так ты что — девчонка?
Должно быть, вид у меня при этом был очень глупый, потому что она рассмеялась.
— Разве не видно? — спросила она, стягивая с головы капюшон.
Вообще-то этого было совсем не видно. У нее были короткие растрепанные волосы, маленький волевой подбородок и щеки, усыпанные крошечными веснушками.
— Тогда что же ты делаешь в отряде скаутов? — спросил я, когда опомнился от удивления.
— В Тулоне нет морских жанет-отрядов, — объяснила она. — Мой папа добился особого разрешения, чтобы я могла вступить в отряд мальчиков.
Я не поверил собственным ушам.
— Так ты здесь по собственной воле?
— Конечно! — сказала она. — Я обожаю ходить под парусом. Когда я вырасту, я буду капитаном подводной лодки.
— Серьезно? — снова удивился я. — Разве они берут девчонок?
Она снова засмеялась своим негромким хрустальным смехом.
— А как же, еще как берут!
— И ты что же — будешь запускать торпеды и все такое?
Она пожала плечами, разглядывая свои руки, зажатые между коленями.
— Надеюсь, что нет. Только если не будет другого выхода. Моя мечта — поплавать подо льдами. Единственное, что меня беспокоит, — я не знаю, можно ли будет взять с собой моего кота.
— Я думал, что коты не любят воду.
— Мой — любит. Он даже пьет прямо из-под крана.
Для девчонки это была какая-то совершенно удивительная девчонка. Трудно поверить, но я совершенно не стеснялся с ней разговаривать. Остальные были так заняты спорами о том, кому держать штурвал и кому стягивать шкоты, что совсем не обращали на нас внимания.
— У меня тоже был кот, — сказал я. — Маленький беспородный котенок, его звали Диаболо.
— Красивое имя, — сказала она. — Больше у тебя его нет?
— Он умер, — ответил я.
— Ох, — огорчилась она. — Что с ним произошло?
— Тиф. Он был совсем еще маленький.
— Паршиво…
Она не была знакома с Диаболо, но было видно, что она искренне за меня расстроена. Она закидала меня вопросами, ей хотелось знать, каким он был. А потом она рассказала мне про своего кота — у нее был огромный котяра по имени Пушкин.
— Настолько огромный — с Пушкина размером? — пошутил я. — В таком случае тебе будет непросто протащить его незаметно в кабину, когда ты станешь капитаном подводной лодки.
— Между прочим, от кота вроде Пушкина на борту может быть большая польза, — сказала она. — Особенно если на лодке заведутся мыши, которые прогрызают дырки в электросхемах у торпед.
— К тому же воздуха коты потребляют совсем мало, — добавил я.
— А ты? — спросила она. — Кем ты хочешь стать?
— Я еще не знаю, — ответил я. — Секретным агентом или писателем.
Она ненадолго задумалась.
— И то и другое хорошо, — наконец вынесла она вердикт. — А почему бы тебе не писать книги о секретных агентах? Тогда не придется выбирать.
— Я их уже пишу, — признался я. — Ну, то есть начал писать кое-что…
Мы так и разговаривали до самого возвращения в порт и не слышали ничего из того, что объяснял старший скаут. Но когда пришло время пришвартовываться, он доверил маневр именно моей новой знакомой. Она встала за штурвал и в мгновение ока развернула нашу лодку так, чтобы та встала вдоль берега — и даже ни разу ни обо что не стукнулась бортами.
Я восхищенно присвистнул.
— Да ты не жанет, а просто какой-то морской волк! — сказал я.
Она состроила презрительную физиономию.
— Подумаешь! — фыркнула она. — Легкотня.
— Даже для этих болванов, — добавила она, глядя на то, как остальные разбегаются с лодки кто куда, напоследок швыряясь друг в друга беретами.
Наконец и я спрыгнул на берег и только тут заметил, что весь дрожу — форма, оказывается, промокла до нитки.
Элен
На следующий день я проснулся с температурой сорок и целую неделю пролежал в постели.
— «Что может быть лучше, чем вольный морской ветер?» Ты, кажется, так говорил, да, дорогой? — подтрунивала над папой мама.
Папа — очень хороший врач.
— Это обыкновенный насморк, вот и все, — поставил он мне диагноз и протянул пакетик с лекарством и стакан подслащенной воды. — С этим порошком он очень скоро встанет на ноги и сможет снова выйти в море!
У меня была ватная голова, все тело ломило, болели даже такие мышцы, о существовании которых я раньше не знал. Ну и я, конечно, немного преувеличивал, описывая свои страдания, чтобы все жалели меня и считали жертвой несправедливого наказания.
